Побег

Как же она сегодня устала! На ногах была часов двадцать шесть точно. Хотя в свои сорок девять она ещё умудрялась давать фору тридцатилетним девчонкам с работы. Так‑то! Отправляли её бегать марафоны на лыжах, а не кого‑то моложе. Сейчас допьёт чай на кухне и сразу спать. Ноги гудят так, словно она пробежала за раз несколько таких марафонов без перерыва. Но ничего, и не с такими нагрузками справлялась, здоровья ещё много.

Где‑то внутри квартиры спит супруг, он даже не проснулся, когда она вернулась. Он ведь так и записан у неё в телефоне: «Супруг». Девочки на работе провожают её молчаливыми взглядами, когда она отвечает на его редкие звонки. Последние несколько месяцев телефоном она пользуется только дома, где разбирает непрочитанные сообщения и просматривает пропущенные вызовы. Потому что работает в красной зоне и белом скафандре. От него похудеть можно легко. Девочки плотно смеются своими плотными телами. Поэтому и не бегают марафоны, ведь не добегут же. Смешные! А она не такая плотная, вся в маму, худенькая, даже после трёх детей. Пятерых, если уж быть точнее. Но кто, кроме неё, помнит? Супруг из соседней комнаты точно не помнит. Трое детей тоже не помнят. Могилка неухоженная только помнит и ждёт её. Давно она уже там не была – целых несколько лет, сколько – не помнит точно. А папа вообще знает? Вот этого она не помнит. Помнит серую осень, такую же серую, как их маленькие тела. Проглотила тогда и разрывающую печаль, и таблетки, чтобы ничего наружу не вышло. Ванечка и Коленька, имена им успела дать, чтобы могилка не была безымянной. Ну и что, что так нельзя! Ну и что! Она так хотела. Эх, папа, папа. Ты ведь многого не знаешь, а обижаешься за 23 февраля. Смешной!

Двадцать шесть часов на ногах – это настоящий рекорд. Их госпиталь, как и многие другие непрофильные медицинские учреждения, перевели в статус инфекционных, со всеми этими красными зонами и белыми скафандрами. Теперь даже и никакие марафоны не нужны! После двадцати шести часов работы будут шесть часов отдыха, и снова в бой. А она даже чай ещё не допила. Как‑то странно себя ощущает – вроде должна валиться с ног, но почему‑то бодро сидит на кухне под светом лампочки, за окном давит темнота на стекло. Странно! Хотя думает, что устала.

В таком режиме уже несколько месяцев, а чувствуется, что лет, она даже успела сама переболеть и сама же себя вылечить, когда почти всем отделением терапии слегли с одним и тем же диагнозом в палаты своего же отделения и лечили друг друга самостоятельно, потому что больше некому было. А красная зона стала бордовой, потому что врачей и сестёр не прибавилось. Зато стали платить больше, теперь можно позволить себе немного больше – например, дочке купить тот самый новый модный телефон айчегототам. Айболит? Нет, мама! Ну ладно, покажешь в магазине. Правда, вчера расчёт пришёл меньше, а бухгалтерия запретила к ним ходить для уточнений. Боятся, видите ли, подхватить от нас заразу! Ничего, она их и по телефону достанет, они никуда не денутся со своими расчётами, всегда выезжали на персонале больницы, однозначно под себя гребли. Однозначно!

Чай в кружке закончился, губы сухо втянули воздух. Как же она устала! Точно ли устала? Сколько уже здесь сидит в мыслях? За окном всё так же темно, в глубине квартиры всё так же спит супруг, дочка тоже спит. Супруг не так давно сам вернулся из больницы. Она его называет супругом, когда сердится, а когда не сердится, то называет по имени – Саша. Самое распространённое имя, к тому же отчество у него Александрович. В двадцать пять лет она его игриво называла Сан Саныч, но это было недолго. Теперь он для неё супруг, даже не с большой буквы, потому что сердиться она будет ещё долго, ведь есть на что. Он сбежал из больницы и не захотел туда возвращаться. Это было уму непостижимо! Сбежать из больницы! Что за бред! Он так толком и не смог ей нормально объяснить. Глаза были бешеные, он ими вращал туда‑сюда, губы бледные трясущиеся, слова быстрые и несвязные. Я точно видел однозначно видел они и меня бы но я успел потому что они точно его убили а меня нет ведь я им тоже нужен но не нужен быстро по лестнице прочь прочь прочь они же вызовут полицию пусть полиция их найдёт чтобы они не нашли меня меня они не должны найти не должны я убежал потому что здоров потому что выздоровел а он не выздоровел они его убили потому что он знал я тоже знаю но никому не скажу я не расскажу потому что не буду я всё забуду но туда не вернусь потому что они меня найдут и тоже убьют и тоже того понимаешь. Понимаешь?! Чего мне было понимать, Саш?

Он поймал очередную горячку, а домашние капельницы никак бы его не вывели, вот и пришлось скорую вызвать и отправлять в больницу. Ему полезно побыть подальше от дома, потому что дома его стены сжимают. Это он так когда‑то говорил. Отправить бы его жить на дачу, там свежий воздух, тишина, трудотерапия, пусть грядки вскапывает, хозяйством занимается, чтобы не было никаких этих побегов и забегов. А то ишь ты! Сбегает из больницы! Рассказывает про какие‑то убийства после этого. В день его побега из палаты ей рассказали, что на соседней с ним койке умер молодой человек, у него остановилось сердце. Его убили! Не смеши меня! На самом деле убили точно убили я сам видел глазами своими не вернусь туда не вернусь даже не тащи они меня тоже убьют я не хочу умирать не хочу. Да никто тебя не ищет, не смеши меня! Теперь вот тихо спит где‑то в глубине квартиры, отвернулся к стене, даже не слышит, что она вернулась. Тишина и спокойствие.

Он достаточно долго вообще не пил, где‑то с момента их знакомства и до того, как они старшего сына отдали в военное училище. Золотое было время! Даже по праздникам ни одной капли, даже когда вокруг кружилось веселье, даже когда откровенно его дразнили. Ни капли. Только курил одну за одной, сидя в туалете, после него зайти туда невозможно было. Теперь курит на балконе, но туда после него не нужно заходить. Какие же они были молодые! Ей двадцать девять, ему тридцать пять, два сына, старшего он усыновил. Они долго на эту тему разговаривали и разговаривали, прошло даже несколько лет, старший уже учился в третьем классе, периодически задавал вопросы. Мам, а почему у меня фамилия не такая, как у вас? В роддоме перепутали, сынок. А почему обратно нельзя перепутать? Процедура просто долгая. Наконец все документы были собраны и подписаны, настоящий отец дал своё согласие, алиментов не платил, но хоть что‑то сделал правильно. Тоже мне герой! Так никогда и не общался с родным сыном. Она даже не знала, где он и чем занимается, интересен ему его первый сын или нет. Она только знала, что Илья уже несколько раз был женат, всё честно, по залёту, что где‑то ещё так же живут и растут его сыновья без его участия. Отец‑молодец! Сначала ребёнка делает, потом женится, потом сбегает. Джентльмен тоже мне!

Она потрогала чайник, который откликнулся горячим боком на прикосновение, можно ещё кружечку налить, как‑то нахлынули воспоминания, спать даже не хочется. Совсем как в шторм – при качке на корабле заснуть нельзя. Саша её как‑то брал с собой на катере в море, так она ни спать, ни сидеть, ни лежать, ни стоять не могла – качка её раскачивала. Он всё время приходил и проверял её, что‑то шутил, балагурил, он всегда ей нравился своим чувством юмора, всегда её мог рассмешить, да и сейчас может. Она ведь и влюбилась в него из‑за его шуток. Влюбилась! Давно это было и неправда, слишком давно и слишком неправда, так, какая‑то старая небылица, пыльная история. Теперь он спит где‑то в глубине квартиры, отвернувшись к стене, видит тревожные сны, потому что допился до того, что какие‑то убийства теперь мерещатся.

Чай в кружке был таким горячим, что пришлось на него дуть. Она достала пару конфет из жестяной коробки, которую систематически наполняла скромными сладкими взятками из больницы. Люди всегда ей что‑нибудь несли в благодарность, денег она не брала принципиально, только если нужно было к кому‑то приехать во внерабочее время. Сейчас внерабочего времени хватает только на то, чтобы проверить неотвеченные сообщения и пропущенные звонки да чай попить на кухне, чувствуя гул в ногах и песок в глазах. Прочитать глупый ответ отца на её нормальный вопрос, увидеть, что никто не звонил из детей, она им сама всегда звонит, их не дождёшься. Этот вирус дурацкий каждую секунду жизни её занял, а он ей про помощь Божью. Верующий, видишь ли! Давно ли ты таким стал, папа? Что‑то в детстве она не припоминала походов в церковь на службы. Теперь, что ли, стал ходить? Вряд ли.