Приглашение в скит. Роман

И лишь выйдя из комфортного микроклимата супервагона под ослепительное южное солнце Адлера, на пышущий зноем перрон и заприметив средь пёстрой людской толчеи человека лет тридцати в чёрной рясе и с реденькой пегой бородкой, я необратимо осознал: действо началось. И причина тут для меня очевидна – резкий по контрасту сдвиг зрения от яркого одеяния толпы к одной‑единственной тёмной и тощей фигуре – как ушат холодной воды на голову! И в мыслях моих стал плавиться неприятный кисловато‑тусклый сумбур. Со мной всегда так. Дискретный, эволюционный скачок? – как сказал бы полковник Серж. Не знаю. Может, проще: псих. Или недоумок? Или всё же – позднее зажигание, как говорят автомобилисты?.. А было б оно раннее – не решился бы на поступок (действие, акт, авантюру…), не посмел, не осмелился… Вот и соображай – что же лучше.

И что‑то вроде дежавю. Было, было уже нечто похожее со мной. Опять солнце, жара. Состояние неопределённости: то ли ты на кого обижен, то ли тебе кто зла желает. Как выразился некий философ: с безумной ясностью осознал нечто, что раньше было в предощущении. И всё это так молниеносно, что перед глазами поплыло…

Валерьян и встретивший нас монах поприветствовали друг друга известным им образом. Плохо разобрав и не запомнив потому их ритуала, я проговорил затверженную ранее заготовку:

– Благословите, батюшка, – и хотел приложиться к его руке, но тот отдёрнул руку и смущённо пробормотал:

– Я всего лишь монах… простой монах, – и, увидя мою растерянность, поспешно и доверительно прибавил: – Зовите меня братом Алексеем.

Поскольку при этом он широко и несколько сконфуженно улыбнулся, обнажив бугорки верхних дёсен (что придало его облику некоторую забавную уродливость, но подкупило чистопробным искренним участием к моей промашке и сразу как‑то расположило меня к нему), я буквально мгновенно успокоился. Будто некий авторитетный и добрый Айболит сказал мне ласково, приподняв кустики рыжеватых бровей: будь, дитя моё, самим собой – это лучшее из возможного. От промахов не застрахован никто, тем более неискушённый.

Через пару минут мы ехали на «Ниве» по оживлённой сочинской трассе. Валерьян расспрашивал об изменениях, происшедших за шесть лет, что он тут не был. Я же попросту озирался по сторонам, пытаясь также что‑то вспомнить из давнего и смутного своего прошлого, когда мы с Тамарой в свой медово‑свадебный месяц посетили сей курорт. Ничего медового мне не припомнилось (уже тогда между нами установилось напряжение непонимания, которому мы по молодости не придали значения). Однако одна встреча – на пляже – всплыла и удивила меня тем, что никогда ранее не вспоминалась. То был сухощавый мужчина в зрелом возрасте, сидевший неподвижно в тени утёса (я, кстати, впоследствии нырял с него и вывихнул правое плечо) и спокойно наблюдавший за нами всё время, пока мы купались. Мне почему‑то стало досадно – это его бесцеремонное внимание. Но и любопытство разобрало. И чуть позже мы с ним разговорились. Оказалось, здесь он уже довольно давно и вполне освоился – года три, что ли – без прописки, без работы, без постоянного жилья…

– А как же?.. – я, законопослушный малый с самого детского сада, был удивлён настолько, что даже не сумел сформулировать вопроса до конца. Но он понял. Пожал плечами, улыбнулся.

– Тепло, – сказал, – даже зимой… не то что там… Я из Магадана. Хожу‑брожу, думаю, читаю, если есть чего, общаюсь с людьми. Всё разный народец встречается – местные, приезжие, куртизаночки, попики, безбожники – всякие, словом. Надоедает – шагаю дальше. Ни к кому и ни к чему не привязан и никто не досаждает, не угнетает, не воспитывает, на психику не давит. Ничто, короче, не обременительно. Думай себе, мечтай… записывай в дневник, если есть к тому влечение. Попадал разумеется и впросак… Но как без этого? Даже скучно без этого.

– Как паломник? Вы верующий или сочинитель?

Его ответа я почему‑то не запомнил. Однако с какой стати мне вспомнилось про этого человека именно теперь? Не‑ет, странная штука память. Не менее странная, чем, скажем, сон. Подкинут тебе символику некую, и ломай над ней голову, пока не сломишь.

 

У светофора нас зацепил фургончик «Скорой помощи». Алексей решительно, однако совершенно спокойно вышел, невозмутимо осмотрел переднее левое колесо, взглянул на выскочившего из «Скорой» водителя, ободрил его кивком – заметно растерявшегося перед фигурой в рясе:

– Спешим вот на вызов, спешим… – пробормотал ободренный и, натянуто улыбнувшись, почесал за ухом. – Фельдшер я…

– Даже не поцарапал, лишь резину резиной коснулся, – сказал Алексей, усаживаясь за руль и делая отмашку фельдшеру, так и не обременив его ни единым словом.

И дальше. По мосту через почти совсем пересохшую речку, блещущую белизной обнажившихся валунов и булыжников, затем мимо строительных фирм, судя по названиям на огромных щитах, прибывших сюда со всей России.

– Ишь ты, – выказываю свою незаурядную проницательность, – опять приметы олимпиады.

– Да, взялись капитально, – подтверждает Лёша. – Тут перед мостом иной раз по часу–полтора торчишь – проехать невозможно. Надо будет к тому времени защиту какую‑нибудь изобрести от туристов, не то и в скит притопают – поглазеть.

– Как, и зимой даже? Олимпиада ж зимняя…

– Да кто их знает – этих неугомонных экстремалов. Тем более мы дорогу там налаживаем. То браконьеров теперь мимо провозят, то девиц всяких… Бизнес, короче, процветает.

Дорога рванулась круто вверх, и – внезапный съезд, чуть ли не отвесный спурт по извилистой дороге в бездну – к железным воротам…

«Уж не горнолыжник ли ты в прошлом!..» – аукнулось эхом у меня сперва в затылке и затем застряло в горле.

 

Подворье

Подворье оказалось небольшой и современного покроя уютной усадебкой. Вокруг островерхого дома с двумя анфиладами террас на первом и втором этажах, цвёл и благоухал сад с крошечным прудиком посредине цветника, кромка которого была выложена округлыми камнями размером с детский мяч. А дальше, за оградой, – высоченные дерева по склону.

Выходя из машины, я вдруг увидал своего Петю!.. Дыхание перехватило даже. Он стоял в тени балкона и смотрел в мою сторону! Ошеломление было столь велико и всепоглощающе, что минуту целую, наверно, я не мог ни двинуться, ни вымолвить слова. В голове промчался рой бессвязных, диковинных по своей несообразности мыслей (типа: я приехал его проведать будто, однако в пути со мной что‑то произошло, и я напрочь позабыл о том, что устроил его сюда) … мыслей, которые, в конце концов, уложились в одно упорное несогласие с реальностью: «этого не может быть!.. По два раза слетать с катушек – это уже слишком». И спокойствие, хоть и не полностью, вернулось и расковало мои члены и язык.

Да, молодой человек был невероятно похож на моего сына. Но это был не он.

Шагнув к двойнику, я уже достаточно обучено поклонился… то есть мы поприветствовали друг друга по православному обычаю, после чего он и назвал своё имя: Олег. Поговорить с ним мне не пришлось, даже осмотреться, как следует, не успел: во двор вкатил микроавтобус, за рулём сам батюшка. Он стремительно вышел…