Приглашение в скит. Роман
У костра да на солнечном припёке Петя заснул, свернувшись калачиком на полушубке. Лицо его было покойно, умиротворённо. Вансан несколько минут рассматривал его, и не то нежность, не то жалость, а скорее, оба эти чувства вместе владели им.
Верхняя губа у Пети чуть толще нижней и слегка выпячена, придавала его лицу выражение готовности обидеться (как у матери). На веках просматривались синие жилки. Вансан вдруг вспомнил сына маленьким: он носился по двору быстрее всех своих сверстников и смех его серебряным колокольчиком кружил, то удаляясь, то приближаясь. И, слыша этот колокольчик, подмывало залиться таким же радостным… да, жизнерадостным смехом. «Как всё порой меняется в жизни…»
Неожиданно Петя проснулся, сел, протёр глаза, хриплым голосом спросил:
– Как думаешь, зачем мать опрыскивала меня святой водой?
– Когда?
– Да вот, в ванной когда лежал. Беса, что ль, изгоняла?
– Не знаю.
– Ты меня извини.
– За что?
– Ну, за то, что драться с тобой хотел.
– Да ерунда. Мелочи жизни.
– Как тут тихо, красиво. Спокойно.
– Да, хороший денёк выдался. И не осень будто.
Некоторое время оба глядели на водную гладь, на поле и лес на том берегу, на белёсый горизонт, откуда неспешно выплывали лёгкие курчавые облачка. Резкий гомон чаек не казался сейчас неприятным. Скорее, их сварливость умиляла даже.
– Мать считает, я чокнулся, – опять неожиданно заговорил Петя. – Что ж, по‑своему она права. Но всякая болезнь есть заблуждение врача. Считая, что лечит болезнь, он тем самым упрощает себе задачу. Смысл и высшая точка развития жизни – любовь. Жизнь есть материя, материи нет – равно и жизни нет. Чем больше материи, тем больше жизни. Так твоя жизнь есть существование материи по твоему образу и подобию… Стать сильным, значит сделать это видимым для всех, потому что каждая молекула хочет именно этого. По сути, можно лишь внести лепту в синтез и картину существования всего сущего. Разрушить жизнь нельзя, можно лишь разрушить более простой синтез, являющийся в свою очередь анализом более сложного синтеза, и включить его в более высокий по отношению к нему. Жизнь есть постоянное бегство от смерти, земля уходит из‑под ног, и ты прыгаешь с камня на камень. С последней материей, несущей твой образ жизни, уходишь и ты… но этого не будет, ты же успел сделать что‑то, выйти из общего ряда вон и тем самым попал в новый синтез…
Вансан слушает внимательно и старается вникать, но чем дальше, тем ему яснее, что говоримое сыном – не собственные размышления, а вычитанное и плохо переваренное как по содержанию, так и по форме. Не хочется Вансану верить в его болезнь. Вернее, хочется верить, что это не затяжной недуг, а временный срыв, и стоит Пете отдохнуть, развеяться – и всё пройдёт. Он даже допускает, что сын, запутавшись в своих явных и неявных проблемах, попросту говоря, теперь «косит» от службы в армии, хотя и делает вид, что стремится туда.
У Вансана заготовлена фраза: «Да, Петяй, жизнь сложна и зачастую страшна. Но – именно этим она интересна», – и он лишь ждёт, пока тот сделает паузу в своём монологе. Но вскоре фраза эта кажется ему бесполезной, ненужной.
– У меня такое впечатление, что мамаша не столько обо мне заботится, сколько о себе самой, – неожиданно меняет тему Петя, так что Вансан не сразу это схватывает.
– Как это? – спрашивает после заминки.
– Обыкновенно. Семейное благополучие: примерный муж, благовоспитанный сын, достаток в доме и прочее – всё это придаёт ей респектабельность и способствует её карьере. Так что приодеть меня, приобуть – не для меня вовсе, а чтоб соседи и знакомые не осудили – её как родительницу. Она боится общественного мнения, как огня. Ну да пусть, будь всё это только внешне, а то ведь она действительно боится этого пресловутого общества, боится слететь с работы, потерять достаток, упасть в глазах знакомых и… так далее. Поэтому и постоянная гонка за деньгами, постоянная гонка во всём – ещё, ещё, ещё, и никогда это не кончится! Такое впечатление, что суета для неё и есть весь смысл сущевтвования. Но мне‑то этого не надо. Я ж другой. Я хочу своё предназначение исполнять. Мне попросту надоело действовать по указке. А то ведь: сделай так, сделай этак. Почему ты такой, а не этакий? Пока я тебя кормлю, ты должен исполнять мои требования. Если это любовь такая, то не надо мне такой любви. Сыт по горло, ты‑то хоть меня понимаешь?
– Ну, ты… не преувеличиваешь? Семейное благополучие – разве это плохо? Особенно для женщины…
Петя застонал:
– И ты туда же! Ты ж прекрасно понимаешь, о чём речь.
Вансан не нашёлся с ответом. Не к месту ему вспомнилось, как лет десять назад он нёс Петю на руках со дня рождения бабули – там Петя объелся пирогов и фруктов. Тогда же примерно Петя говорил, что у него, когда он станет взрослым, будет много детей – мальчиков и девочек и он не станет их пичкать конфетами. Откуда такие мысли у ребёнка?
Что к чему? В связи с чем подбросила память этот эпизод?
– Человек реагирует на окружающий мир… не может не реагировать. Он этим живёт. Сам реагирует на что‑то или нет, на него реагируют или, наоборот, даже игнорируют его персону нарочно. И человек, таким образом, развивается, находит для себя подходящие элементы – в разнообразном множестве и свои, – Вансан потряс ладонью. – Свои – ему одному органически присущие, – и опять потряс ладонью, – эти самые элементы‑реагенты. Без этих реагентов он не в состоянии понять, что хорошо, что плохо…
– Это ты к чему?
– Ну как же… ты ведь говорил про синтез… я и…
«Кажись, и я зарапортовался…»
Петя поморщил лоб, протяжно вздохнул и продолжил о своём:
– А может, я не хочу быть финансистом, а хочу быть офицером. Как быть тогда?
Вансан подумал: «Он меня не слышит. И я, кажется, не слышу – его…»
С прорвавшейся досадой сказал:
– Да кому нужны сейчас военные! Офицеры! Вон их сколько в палатках с семьями живут, под дождём и снегом. И правительству на них плевать с высокой колокольни…
– Вот вы все такие – рационалисты. А если мне легче дышать в каком‑нибудь окопе, чем с вами в одной квартире?
– Ну… что ж.
Рыбнадзор
Петя ушёл в машину – досыпать, а Вансан закинул удочку и прилёг на полушубок, наблюдая поплавок под берегом. И не задремал вроде, но момент, когда появился мужик в сером брезентовом бушлате, пропустил. Присев у костра, мужик этот внимательно и придирчиво оглядел рыбака острыми глазками, повертел своей маленькой головёнкой в помятой брезентовой же шапчонке, разминая будто шею, и тихо, как по секрету, без интонации, полюбопытствовал:
