Приглашение в скит. Роман
– Ты прям как мой папаша… когда‑то давно он говаривал с растановочкой: о, если б при моей теперешней голове да опять в молодость окунуться!.. Ах. Да не пить. Он тоже не имел в юности наставника. Сам до всего доходил. Велосипеды изобретал на проторенных дорожках. А время, как оказалось, не ждёт…
– Да, и я завидую тем, у кого в начале пути оказался рядом терпеливый и умный человек, который направлял бы мою кипучую энергию в нужном направлении. Который бы объяснил мне, для каких целей создан я Богом.
– Ни больше, ни меньше? Стало быть, опять грешен? Раз завидуешь. Едем дальше. Чревоугодие.
– Грешен. Ем много хлеба, сдобы. Иначе откуда у меня сей мозоль? – И Валерьян, усмехнувшись, погладил свой крепкий животик.
– Ну… тут бы я тебе скостил. В твоём возрасте скорее стройная талия тебя обезобразила бы. Ставим плюс. Это чтобы ты не заподозрил меня в излишнем пристрастии. Далее. Алчность. Алчен ли ты, мой френд?
– Аки сущий на земле.
– Это как понимать?
– А так и понимай.
– Нет, ты давай без фокусов, попроще, попроще будь…
– Хорошо. Что у меня есть? Квартира, куда из Германии то и дело приезжает бывшая жена – повидаться с внуком, детьми… Я хочу сказать – не хоромы. Потому сплошная суета и маята.
– А дача как же?
– Вот когда дострою и решу, кому завещать…
– Ага, вот почему ты не торопишься достраивать. А ты собери в тот ковчег всех…
– Так и мыслю.
– И чтоб все там перецарапались.
– Это меня и беспокоит.
– Выходит, не алчен?
– Решай сам.
– Угу. Пока оставим вопрос открытым. В остатке – блуд, уныние, гордыня. Блудил? Про сегодняшний день не пытаю…
– Я б тебе ответил, не будь ты знаком с моими детьми.
– А это как понимать? Донесу?
– А вот так и понимай. В конце концов, с какой стати ты взялся меня экзаменовать? Исповедоваться будем у батюшки.
– Послушай, это уже второй вопрос остаётся открытым. Про уныние даже не спрашиваю.
– Почему?
– У тебя каждый вторник депрессия либо истерика. Сегодня как раз вторник. И последнее. Гордыня. А? И не надо делать свой лик задумчивым, будто взвешиваешь. Итак, по всем статьям… почти… кругом грешен.
– Грешен или почти грешен? Ты уж будь любезен! А то, что ж: казнить нельзя помиловать! А всё‑тки, с чего ты вдруг по реестру меня решил прогулять?
– Да я и себя заодно тоже…
– Однако меня принародно, а себя, значит, втихомолку? Не есть ли сие – иезуитство? Ханжество…
– А знаешь, о чём я сейчас подумал?
– Ты не уходи от ответа… Ну и о чём?
– Вот, например, с армии и до окончания института у меня прошло семь лет – непостижимо насыщенный период моей жизни, поэтому, наверно и длившийся, длившийся нескончаемо долго. Как полагаешь, отчего так? От молодости? От острого восприятия всего? Зато, смотри, последующие семь лет мелькнули – я даже и не заметил. И вспоминаешь – будто не о себе… А вот если взять сегодняшний день… до сегодняшнего дня… О‑о!
– То и вообще как будто не жил? До каких же лет ты намерен прожить? Тридцать годков ещё? Не много? Но если учесть, что пятьдесят с большим гаком ты уже прожил и не заметил как… Главное осознать и успокоиться, что всё преходяще… И вселенная в том числе. Ну, коли имелось начало, то и конец быть должон… А с другой стороны, эти твои годочки мелькнули потому, что ты не дегустировал каждую минуту. Вкуса жизни не ощущал так остро, как ныне. И тридцать могут быть не столь и короткими… и куда боле, может быть, примечательными! А?
– А ведь чего‑то я успеть старался. Планы громоздил. Где они, планы? Я даже не представляю, о чём говорить…
– Короче, тебе тоже следует умыться. И ты перегрелся не на шутку, потому и небо кажется с овчинку… А ещё ехать не хотел. Вон твоё полотенце, неча моё хапать.
– Иди уж…
Попутчики
Пока Валерьян отсутствовал, явились попутчики – два ухоженных господина примерно нашего возраста. Один покрупнее, помассивнее, с бульканьем в упитанном теле бодрого и здорового духа. Другой – масштабом помельче, зато с холёными усиками, ну почти Пуаро. Оба – с первого взгляда – в полном порядке и бархатном достатке. У таких молодцев всё предусмотрено – от бутылки коньяка до маникюрного набора. Они превентивно радушны с каждым новым знакомым, дозировано корректны, но решительны – в смысле, никакой робости или нарочитой вежливости. Выражаясь метафорически, в естественном соку и, стало быть, в постоянном отличном тонусе. Короче, предельно самостоятельны и удачно воспитаны – в самую меру, без рассусоливания. О подобных экземплярах хочется говорить долго, предполагая всё новые прекрасные качества, даже природную, само собой разумеющуюся добродетельность хочется приписать им априори. Но лучше сказать – надёжную добротность. И, главное, они всегда себе на уме.
Обычно за таким обликом сразу угадывается солидная профессия: она невольно накладывает свой отпечаток – защитным флёром корпоративности. Облик – визитная карточка – должен соответствовать внутреннему содержанию. Лично я за версту чую: передо мной народ серьёзный.
Однако ж кто такие? Банкиры? Из администрации какой‑нибудь региональной? Опытные – ну видно же невооружённым взглядом, – тёртые калачи, знают себе цену, раскованные поэтому. Офисные работники, не какая‑нибудь пузатая мелочь конторская: умеют себя и подать и внедриться в любую компанию. И держатся на плаву красиво, вроде благородной рыбы‑меч, не придерешься, с ненавязчивым достоинством. С едва‑едва заметной снисходительностью‑вальяжностью. Для острастки – предупреждения: не суйся дальше положенного. В укор всем остальным – не очень самостоятельным, не очень самодостаточным (мы с Валерьяном так, должно быть, и выглядим), не дотягивающим до принятого в высших эшелонах стандарта. А вот на эдаких, солидных, дотягивающих, как они, надо признать, глядеть приятно. Особенно женщины млеют. Надёжны потому что на все двести пятьдесят пять процентов. Остальным мужичкам (нам с Валерьяном опять же) остаётся лишь потупить очи, дабы заздзря не расточать яд зависти… Ну, хватит! Заело меня, что ли? С чего бы? По реестру грехопадений мы уже прошлись нынче, довольно! Но заело зело! Хм.
