Пуговицы
Я заглянула туда. Надя стояла ко мне спиной возле открытого окна. Я вошла, и она резко развернулась. Молния на ее белой олимпийке была расстегнута, как если бы ей вдруг стало жарко. Рукава собраны до локтя. Волосы, прежде поднятые в хвост, растрепались. В пронизывающем голубом взгляде бушевала ненависть.
– Ты что думаешь, маленькая гадина, ты мне хоть что‑то сможешь сделать? – зашипела она, медленно приближаясь. – Ты меня не знаешь. Ты меня совсем не знаешь! Тебе не стоило в это лезть!
Я мужественно удержалась, чтобы не выскочить в ту же секунду за дверь.
– Что‑то случилось, Надежда Эдуардовна?
Надя в одно мгновение оказалась передо мной и замахнулась. От неожиданности я зажмурилась, а открыла глаза, услышав глухой удар. Кулак физручки впечатался в зеркало позади меня, и гладкая поверхность тут же покрылась сеткой трещин.
Я никогда не считала себя робкой или нерешительной, чтобы запугать меня, нужно еще здорово постараться, однако в тот момент абсурдность происходящего парализовала.
Надя вытерла выступившую на костяшках пальцев кровь о мою светлую футболку, затем так близко наклонилась ко мне, что я почувствовала на щеке ее дыхание.
– Это ты во всем виновата, тупая малолетняя шлюшка. Ты сама. Помни об этом всегда!
К счастью, в коридоре послышались голоса, и, резко распахнув дверь, она выскочила из туалета.
Мне представлялось, что все именно так и было, но теперь, когда стало известно о Надиной смерти, такой страшной и необъяснимой, ее обвинения в мой адрес стали звучать еще тревожнее.
«Что ты думаешь насчет сна про Надю?» – написала я Лизе, чувствуя, что больше не могу прокручивать все эти воспоминания.
«Не сомневалась, что ты запаришься», – ответила она.
«Но согласись, это странно. Сначала она постоянно снится, а потом оказывается мертвой».
«Это совпадение. Надя на всех тогда кидалась. Может, на улице сорвалась на случайного прохожего, а он оказался ненормальным, разозлился и прибил».
«Не помнишь точно, что та гадалка с рынка говорила?»
«Что ты должна ее отпустить, а она отпустит тебя».
«А вдруг Надя пытается мне что‑то сказать?»
«Например?»
«Например, кто ее на самом деле убил».
«И поэтому обвиняет тебя? Микки, в это сложно поверить. Не рассказывай лучше про это никому. И вообще не вспоминай! Все, что с нами происходит, живет в наших головах».
Глава 4
Несколько дней мы старательно обходили любые разговоры о Наде. Тогда как все остальные в школе обсуждали только ее. Это были самые страшные фантазии, на какие способны лишь дети. От кровавых подробностей расчлененки и свирепствующего маньяка до мистической жути о бродящем по ночным коридорам призраке в спортивном костюме и со свистком на груди. Надю убили весной. Вот уже пять месяцев, как она покоилась почти под окнами школы, но страшно всем стало сейчас.
Директриса позвонила на перемене после четвертого урока:
– Машенька, милая, что у тебя?
– Биология.
– Не могла бы ты забежать ко мне домой?
Время от времени Тамара Андреевна поручала мне что‑нибудь сделать. Чаще всего, особенно если она болела, принести из школы бумаги на подпись или, наоборот, забрать их и отнести в школу. Иногда могла отправить в аптеку, на почту или в магазин, а в последний раз, в начале сентября, попросила научить ее пользоваться «Телеграмом». Я познакомилась с Тамарой Андреевной, когда она еще не работала в нашей школе, а преподавала математику в соседней, там же, где раньше работала моя Яга, и они дружили.
Тамара Андреевна часто приходила к нам домой на дни рождения и почти на каждый Новый год. Из всей семьи у нее был только чудаковатый двадцатилетний сын Женечка. Пару лет Тамара Андреевна добросовестно и совершенно бесплатно занималась со мной математикой. И до прошлой зимы, когда меня чуть не выперли из школы, у нас были хорошие, доверительные отношения.
На улице моросил мелкий дождик и стоял туман. В такую промозглую погоду, чтобы не продрогнуть, перемещаться нужно было только бегом.
– Какая умница, так быстро! Проходи скорее! Я как раз чайник поставила.
Директриса встретила меня в велюровом домашнем халате с розовыми цветками сакуры на темно‑бордовом фоне. Ей было немного за пятьдесят, всегда с аккуратным укороченным каре цвета шоколада и идеально выщипанными бровями.
– А Женечка где? – Я посмотрела в глубь коридора. Обычно он выходил меня встречать.
– На службе своей, конечно. Ты ведь знаешь, какой он обязательный. Все по часам. Я только в душ, а он и умчался. Нужно мешки с листьями вывозить, вот и торопился, чтобы к приезду машины успеть.
– Давно его не видела.
Директриса сокрушенно покачала головой:
– Он очень расстроен из‑за случившегося.
Женечка был аутистом и работал дворником еще в той школе, где Тамара преподавала математику: став директором у нас, она перетащила его за собой. Дети, конечно, над ним немного посмеивались, но в целом любили, а Женечка любил детей.
Он приходил в школу с самого утра и уходил вместе с мамой. Носил ей сумки и всегда помогал. А еще Женечка боялся лифтов и считал ступеньки на лестнице, перешагивая через каждую тринадцатую. Его пугали слова «дезинфекция», «гангрена» и «какофония». Он знал, что никогда не станет взрослым, верил в дестрой и свое предназначение.
Проводив меня на кухню, Тамара Андреевна достала из шкафчика кружки:
– Чай или кофе?
– Можно чай с лимоном?
На плите в большой кастрюле, судя по запаху, варилась свекла.
– Так холодно. Мерзну постоянно, – пожаловалась она, ставя на стол заварочный чайник.
Я уже и забыла, что чай получается не только из пакетиков. Заварка пахла сладостью и теплом. Тамара Андреевна кинула в нее дольку лимона и добавила кипятка.
