Пуговицы

Формально Кощей был моим дедом, маминым отцом, но маму он точно так же ругал, как и меня. Отца, кстати, тоже. Просто маму они знали лучше, поэтому и вспомнить могли все ее прегрешения еще до того, как она вышла замуж и уехала от них.

– Приступ сняли, – сообщил парень‑врач, выходя из комнаты. – Сегодня все должно быть в норме. Завтра придет участковый. Режим постельный.

– У него сердце?

– Сердце тоже. Но может быть что угодно. Необходимо обследоваться. Без анализов даже приблизительно ничего не скажешь.

Они собрали свои чемоданчики и ушли. Кощей лежал в кровати, опершись спиной о подушки, с каким‑то жалким, провинившимся видом.

– Извини, – сказал он, – сам не знаю, как это получилось.

– Что у тебя болит?

– Ничего не болит.

– Так не может быть.

– Может.

– Они сказали, что тебе нужно обследоваться.

– Ага. Уже бегу.

– Я селедку принесла в горчичном соусе. Хочешь?

– А картошку сваришь?

Кощея всю жизнь кто‑нибудь обслуживал. Сначала его мама – моя прабабушка, потом бабушка Люся, потом ее родная сестра Яга, которая никогда не была замужем и своих детей не имела. Она и с Кощеем‑то жила не как жена, а, скорее, как нянька, приняв шефство над ним после смерти сестры.

– Ладно.

Я подняла с пола плед, собрала мусор, оставленный врачами, и отправилась на кухню варить картошку.

– Все‑таки иногда ты бываешь нормальной! – крикнул Кощей мне в спину.

В его устах это был очень щедрый комплимент.

 

Глава 7

 

Изначально никто не хочет быть плохим.

Каждый в детстве знает, что Кощей Бессмертный и Баба‑яга плохие. А сам ты добрый, честный, справедливый и выступаешь на стороне правды и света. Иначе и быть не может. Но чем старше становишься, тем сильнее размывается граница, отделяющая хорошее от плохого. Внезапно оказывается, что Кощей – измученный, страдающий артритом дед, Баба‑яга – старая некрасивая одинокая женщина, а людоед и вампир просто особенные, ведь их вины в том, что они родились именно такими, нет. Красная Шапочка – манипуляторша, Золушка – закомплексованная жертва, Иванушка‑дурачок – наглый, глупый раздолбай, которому все достается на халяву. И когда ты это вдруг понимаешь, сказка заканчивается. Добра и зла больше не существует. Выбрать становится невозможно. И ты сам уже не знаешь, на какой стороне находишься.

Моя сказка закончилась, когда мне было восемь, однажды в субботу утром во время завтрака. Мама отчего‑то накрыла стол на двоих, а папа, который обычно поднимался раньше всех, с постели так и не встал. Я спросила, не заболел ли он, а мама ответила, что ей все равно. И сразу, пока я не успела оправиться от удивления, выложила, что они разводятся. Она сказала это по‑доброму, ласково, так, чтобы я типа не переживала, и от этого ее слова прозвучали неправдоподобно.

– Мы с тобой навсегда уедем в Италию. Представляешь? Это там, где Колизей, Пизанская башня и Венеция. Хочешь увидеть падающую башню?

– А папа?

– Папа останется здесь.

– Навсегда?

– Ага. Пусть один прозябает в этой унылой серости.

– Какой серости?

– Ну, здесь, в Москве.

Я огляделась. Кухонные шкафчики у нас были сочно‑оливкового цвета, шторки на окнах и скатерть рыженькие, кухонный абажур ярко‑желтый.

– Здесь все разноцветное, – не поняла я.

– Это я образно сказала. Просто Москва скучная, холодная и грязная. Зимой слякоть, летом пыль. А в Италии кругом зеленые поля, море и бескрайнее голубое небо.

– Как же мы тогда папу оставим?

– Микки, мышонок, нам с ним придется развестись. – Мама крепко зажала мою руку в своих ладонях. – Это значит жить раздельно. Ты же поедешь со мной?

– Я не знаю.

– Как не знаешь? Я же твоя мама.

– Нет, конечно, я хочу с тобой, но с папой тоже хочу.

– Так не может быть. Все уже решено.

– Хватит настраивать дочь против меня! – крикнул из комнаты папа. – Она никуда не поедет. Микки, зайди ко мне.

Вырвав у мамы руку и все еще ничего не понимая, я побежала к папе в спальню. Он сидел на кровати.

– Иди сюда.

Папа взял меня к себе на колени:

– Ты же со мной, мышонок, правда? Уж ты‑то меня не бросишь?

– Я не знаю.

– Она тебя уже подговорила? – Он печально вздохнул.

– Я хочу с тобой, но с мамой тоже хочу.

– Так, к сожалению, не получится. Нужно выбрать.

Но как? Как я могла выбрать кого‑то из них, если любила родителей одинаково? И они меня тоже любили. Так, по крайней мере, мне казалось. Любили, заботились, постоянно баловали и никогда не наказывали. Да и между собой до этого дня при мне не ругались.

– Ты сейчас поступаешь некрасиво. – Мама нарисовалась в дверях. – Мы с тобой уже все решили и договорились.

– Ничего не договорились, – отозвался папа, – пусть Микки сама решит.

– Конечно сама! – Мама ласково улыбнулась мне. – Но со мной ей будет лучше.

– А как насчет твоего престарелого хрена? С ним ей тоже будет лучше?

– Люк тут ни при чем. Не вмешивай его.