Распятая. Любовный роман

– Глупости. Чушь очередная! Тебя что, так какой‑нибудь из твоих недоделанных «знатоков человеческих душ» на сей эксперимент‑экскремент подвиг? Ладно, мне пора! Спасибо, что не забываешь. Не пропадай, пиши, «приветы» мысленные, которых, как я вижу, у тебя в избытке, тоже можешь передавать иногда!

Но я упрямо поплелась за ним к машине. Он поколебался немного, затем открыл мне дверцу на заднем сиденье.

– Послушай, Анхен! Говорим начистоту и разбегаемся. Я думаю, навсегда. Я сделал всё, что мог для тебя в твоём деле, выложился на полную катушку. Да, срок маленький они получили, «ребятки» наши, три года колонии общего режима. Считай, скоро выйдут на волю. Просто за хорошее поведение. Ну и при не менее хороших адвокатах! И что же? Может, ты боишься, что они начнут мстить тебе? Забудь! Не те люди. Не хочешь, чтобы они, выйдя, могли сотворить что‑либо подобное с другими девчонками? Не будет этого. В том‑то и вся сложность: они не маньяки. Тех не угомонишь: рано или поздно всё равно попадаются и огребают на полную катушку за свои деяния. Даже их дружбе конец, не выдержит она такого испытания: один, двое, может, к нормальной жизни вернутся, кого‑то и новая, преступная среда засосёт, но чтобы опять за старое – такому не бывать. Ты же сама помнишь, какую цену ты заплатила, чтобы из того ада вырваться, и как потом эта цена отразилась на ходе следствия.

Я побледнела. Воспоминания были слишком близки по времени.

– Но ведь иначе они бы убили меня. Какой у меня был выбор?

Фомич покачал головой.

– И тогда, и сейчас говорю тебе. Ты всё сделала правильно: и себе жизнь спасла, и ребят от греха увела. Но тем, что ты начала после этого сама проявлять инициативу и делать вид, что совершаешь всё без принуждения, добровольно, ты лишила себя статуса жертвы. А ведь будь кто‑нибудь другой на моём месте, тебя вполне могли бы провести в деле как соучастницу.

– Ну, на это я никогда бы не пошла. Уж лучше смерть!

– Кому ты баки заливаешь, Леднёва? Были, были эпизоды. С девчонками кто о цене договаривался? Кто их в машину приглашал? А кто их уговаривал: ничего, потерпите, скоро отпустят? Не изверги они, мол, просто ребятам захотелось покуражиться. Хоть я и пожалел тебя, из дела это изъял, как недоказанное, но ведь на суде тебя сломали. Могу голову на отсечение дать, что за тебя они и дня сроку не получили. Вообще бы вывернулись сухими из воды, если бы я тех двух девчонок из Балашихи не уговорил рассказать всё, как было. Так что три года – это фантастика! Подумай, никаких «вещественных доказательств»: ни одной фотографии «на память», ни единой обмолвки в телефонных разговорах, никаких «специальных приспособлений» для пыток, вообще каких‑либо извращений, а уж тем более зверств. Всем было ясно, что ребята просто заигрались. Сначала всё вообще было относительно невинно: снимали проституток, исправно платили им, потом стали задерживать их подольше, выжимая по максимуму удовольствие, однако в итоге ведь не избивали, не убивали, выгоняли и, опять же, платили! Ну, нарвались на тебя, дурочку. Комплекта недоставало – схватили первую попавшуюся, красивую, статную, в вызывающем «прикиде», перешли черту. Могло быть и хуже, но ты этот узелок развязала, как я уже сказал. Чего тебе ещё нужно?

– Ксерокс! – мрачно ответила я.

– Ничего не получится, – спокойно покачал головой Фомич. – И не пытайся меня обломать. Не такие, как ты, пробовали, но все уходили несолоно хлебавши. Ладно, прощай. Как я понял, тебе просто очень хотелось с кем‑нибудь на эту тему поговорить. Считай, побалаболили. И не гневи Бога, Леднёва. Если хочешь, бесплатную экскурсию тебе устрою: провезу по местам захоронений (я как раз сейчас дело закрываю об одном действительном, а не придуманном маньяке), из показаний кое‑что почитаю, фотографии покажу.

Я вздохнула.

– Чем удивили! Таких страстей‑мордастей я в любой день могу по телевизору по самые некуда наглядеться.

Фомич не выдержал, снял руки с руля и развернулся ко мне всем торсом.

– Ах по телевизору! Ну, если телевизору да журнальчикам разным паршивым верить – так ещё всё в порядке, можно жить припеваючи. Жаль, я тебя в тюрьму не могу провести, а то посмотрела бы на этих уродов. Там ведь настоящего ворья сейчас нет: те на воле, деньги с утра до ночи делают. Мелочёвка: мать родную сыночек убил за то, что не дала ему денег на дискотеку; наркоманка, которая проходившей мимо женщине всё лицо и грудь бритвой исполосовала за то только, что она ей просто замечание сделала – окурок, видите ли, оторва эта бросила прямо на тротуар, а не как положено, в урну. А вот ещё один, совсем свежий случай. Шайка пацанов подловила одну бедолагу в безлюдном месте. Избили, ограбили, затем решили ещё и изнасиловать. А насиловать нечем пока, да и толком не знают как: сплошь начальные классы. Так обошлись подручными средствами: палками, бутылками, ножами. Смешно?

Я промолчала. Затем буркнула под нос, уже открыв дверцу машины:

– В гости хотя бы пригласили.

Фомич хохотнул, не оборачиваясь:

– Не дождёшься, Леднёва. Как‑нибудь в другой жизни. Если там встретимся.

– Это из‑за того, что я порченая? – тихо спросила я.

Всё‑таки я его довела, он опять развернулся в ярости.

– Ну ты и дура! Порченая! Да такую порченую на конкурс «Мисс Вселенная» можно посылать. Вбила себе в голову чушь какую‑то. Прошло! Забудь! Никогда не было. В гости! Это ты сейчас: «Фомич» да «Фомич», а через полгода в мою сторону и не посмотришь – кто он, следователишка! И не зли меня! А то так нахлещу по одному месту, неделю сидеть потом не сможешь! В гости! Ну насмешила! А чего не сразу под венец или в загс? Мне‑то, старому хрычу, терять нечего: хоть месячишко с тобой покувыркаюсь, потом всю жизнь будет что вспомнить.

Хорошо повеселились. Я, во всяком случае, точно от души. Но мужик – кремень, ничего не скажешь. «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей», как сказал поэт один, Николай Тихонов. Ничего подобного мне в жизни ещё не попадалось.

 

Глава 5

 

Что я могу сказать о себе? Мне двадцать четыре года, я совсем недавно окончила институт, устроилась на хорошую работу, познакомилась там с прекрасным парнем, в котором души не чаяла, вот‑вот должна была выйти замуж. Дальше…

Дальше эта нежданная встреча. Как сейчас помню, меня окликнули, вроде бы для того, чтобы о чём‑то спросить, я подошла к дверце, тут меня и затолкали в машину. Я пыталась сопротивляться, но почти тотчас же потеряла сознание: то ли эфир, то ли хлороформ, не знаю, чем именно был платок намочен. Очнулась я в бункере, иначе не назовешь, а точнее в специально оборудованном подвале загородного особняка.