Разум и чувство

С приходом весны миссис Баттон оправилась. Но известия о смерти её ребёнка и мужа, а также о том, что она стала бабушкой, радикально изменили её характер. Она целыми днями просиживала в своей комнате с молитвенником или стояла на коленях перед распятием. Когда выходила из дома, то направлялась в церковь, став ревностной прихожанкой. Она не упрекала сына за смену религии, но всякий раз видя его, она замолкала и поджимала губы, бросая неодобрительные взгляды на него и на его жену. Со своей невесткой, сеньорой Франческой, она вела душеспасительные беседы, стараясь наставить на пусть истинный в стезе протестантизма. Она завлекала её на службы в церкви, вычитывала целые главы из библии, сопровождая их комментариями, услышанными от пастора. Сеньора Франческа страдала от скуки в её обществе и старалась как можно быстрее её покинуть, ссылаясь на свою дочь. Что не было неправдой: непоседливый ребёнок не оставлял ни минуты покоя никому вокруг, быстро развиваясь и осваивая по мере укрепления своих маленьких ручек и ножек отчий дом со всеми его потайными уголками, подвалами и чердаками. А миссис Баттон, почувствовав вдруг настоятельную потребность в проповедовании, оставалось только страдать в одиночестве. Она сменила цветные легкомысленные платья на чёрный вдовий наряд и не расставалась с чётками. Когда она не молилась или не читала требник, она вышивала бесконечные покрывала для алтаря церкви, устраивала благотворительные ярмарки и докучала соседям и окружающим своими поучениями и наставлениями, которые вызывали лишь недоверие и ироничные улыбки, благо память о похождениях новоявленной святой ещё была жива. Расточительная в былое время, она стала до крайности скупой. Из лучшей подруги своей младшей дочери она стала её дуэньей. По неосмотрительности Артур проговорился о своём воспитательном действе по отношению к младшей сестре, пояснив, чем оно было вызвано. Миссис Баттон, немедля, направилась к Милисент и влепила ей затрещину, которая по силе могла бы поспорить с оплеухой Артура, сопровождая это высокомерными попрёками, поучениями, нудным морализаторством. Не ожидавшая подобного Милисент даже не стала устраивать привычных сцен со слезами – настолько она была изумлена. А миссис Баттон, прочитав проповедь о нравственной чистоте, дочернем послушании и девичьей целомудренности, лично спорола с платьев дочери кружева и безделушки, банты и ленты. Остолбеневшая Милисент даже не шевельнулась спасать своё добро, поскольку просто не могла поверить увиденному. На сестру она давно махнула рукой, брат удивил её резким изменением поведения в связи со своей безумной любовью и дикими взглядами, подхваченными, видимо, у итальянских карбонариев, а теперь и матушка… Если уж матушка, которая в иные времена даже собственную дочь приводила в шок своими похождениями, экстравагантными нарядами и расточительными покупками всякой ерунды, впала в благочестие, для себя Милисент не видела места на земле, с тоской ожидая, что ей скоро объявят удалиться в монастырь. Пару раз повертев в руках матушкин требник, она со злости зашвырнула его в угол, за что заслужила ещё одну затрещину и порцию нотаций со стороны возмущённой матушки. В продолжение наказания, миссис Баттон заперла дочь в её комнате, заставив заняться приличествующими девушке делами – вышиванием, вязанием, рисованием различных благочестивых картинок, молитвами и постом для умерщвления плоти и очищения души, чтобы достойно пойти в церковь в будущее воскресенье. Милисент погрузилась в тоску и меланхолию, привычные более её сестре, но совершенно незнакомые ей. Между тем чехарда событий снова прекращалась, и жизнь в который раз стала входить в спокойное русло. А терпеливая Джулия в который раз подсчитывала убытки от очередных фанаберий членов своей семьи. Она мрачно ожидала, что после брата и матери, придёт черёд Милисент, и уже прикидывала, во что может обойтись её легкомысленное поведение. Однако, утихомиренная ставшей грозной матерью, Милисент была слишком ошарашена новыми порядками в доме, чтобы придумывать какие‑нибудь глупости. Она пыталась справиться и приспособиться к новому положению вещей, что при её эгоистической натуре было весьма сложно и отнимало все силы, не оставляя времени даже на планирование каких‑нибудь каверз.

 

Глава 10

Мистер Сворд наблюдал жизненные перипетии семьи Баттонов со стороны, как и весь свет. Его интересовали и забавляли события, случившиеся в этой семье за столь короткое время. Скучная лондонская жизнь не баловала новостями, а тут скандал за скандалом. Его любопытство вызывали сплетни вокруг этой семьи. Его азарт разжигали скандалы, сопровождавшие то одного Баттона, то другую. Недоумение вызывало поведение мисс Баттон. Привыкший к беспомощности, зачастую наигранной и показной, глупости женщин, любящих болтать ни о чём, тратить деньги, взвизгивать по пустякам и без повода падать в обморок, в Джулии Баттон он наблюдал совершенно иную разновидность женщины. Она была спокойна, деловита, возможно, умна и, что немаловажно, пользовалась уважением своего старшего брата и брата его жены. Мужчин, которых общество стало считать весьма здравомыслящими и серьёзными, хоть и несколько эксцентричными. Мистер Сворд свёл знакомство с Артуром, которому, однако, не стал близким другом по причине своего легкомысленного характера. А воспоминания о собственном недавнем предосудительном поведении для Артура были ещё болезненны. Но мистер Сворд был вхож в дом молодого человека, изумляясь, как и все, резкой перемене его поведения. Он не стремился стать поверенным его тайн или задушевным другом. Его интриговали подробности жизни этого чудаковатого и взбалмошного семейства. Узнать же их можно было, если только ты будешь считаться близким знакомым одного из членов этой семьи. С сеньорой Франческой они стали друзьями, любящими подтрунивать друг над другом. Их шуточные пикировки через какое‑то время перестали заставлять хмуриться сеньора Джованни. Маленькая София стала со временем видеть в нём своего доброго дядюшку, хотя ей много раз объясняли, что это совершенно посторонний человек. А дядюшка – тот смуглый мужчина с чёрными глазами, неулыбчивым ртом и серьёзным лицом. Но в силу малого возраста маленькой девочке это было непонятно. И она радостно улыбалась, лопотала и тянула ручонки к весёлому молодому человеку, катавшему её на своей ноге и дарившему ей игрушки и конфеты. Глядя на него, сеньора Франческа и миссис Кавальо, часто навещавшая их и тоже ожидавшая пополнения семьи, не раз, оставшись вдвоём, строили планы женить молодого человека. Однако сам мистер Сворд не проявлял желания стать женатым. Он попросту о том не задумывался. Изредка путешествуя от четы Баттон к чете Кавальо, он был весьма счастлив своим положением приходящего друга семьи. Сэру Сворду такое положение дел не нравилось, как‑никак, это был его единственный сын, который должен был дать наследника своему роду, принять на себя ответственность за честь семьи и поместья, поскольку сэр Сворд весьма здраво сознавал, что он не вечен. Но, памятуя, на что способен его сын, он выказывал своё недовольство весьма осторожно и ненавязчиво. А неудачливая попытка свести сына с мисс Баттон заставляла его часто кривиться, когда мистер Сворд рассказывал о том, как он проводил время у молодого мистера Артура и его семьи. Отдавая должное исправившемуся повесе, он не хотел видеть ничего хорошего в старшей сестре, девушке, по его мнению, слишком заносчивой, прямолинейной, гордой и самоуверенной – качества, которые можно простить мужчине, но которые не прощаются женщинам. То, что один из представителей плебейской, по его мнению, семьи женился на аристократке, хоть и итальянских кровей, несколько примиряло его со всем семейством. Хотя итальянская аристократия в его глазах значила немногим больше, чем все предки сэра Баттона вместе взятые, были ли они на короткой ноге с королями или нет. Однако титул есть титул. И осознание этого заставляло сэра Сворда быть хоть и не на равной ноге со взбалмошным семейством, но хотя бы отчасти примиряло его с ним. Мистер Сворд вообще не обращал внимания на наличие титулов или королевских особ в генеалогическом древе своих новых знакомых.