Разум и чувство
Вопрос Джулии застал врасплох и мать. Отделавшись общими словами и расплывчатыми обещаниями, она, оставшись одна, с недовольством оглядела себя в зеркале, по привычке стараясь не замечать морщин, второй подбородок и предательский жир на лице и талии. С ужасом она нашла у себя седой волос и, глубоко возмущённая быстротечностью жизни, она стала размышлять о неблагодарности детей, которые посмели так быстро вырасти. Ей пришло в голову, что, подыскивая партию для старшей дочери, она может по‑прежнему беззаботно проводить время, а наблюдая за успехами младшей, не оставаться самой в стороне, флиртуя направо и налево. Ведь выходы в свет для того и устраиваются, чтобы показать во всей красе дочерей и себя и подыскать будущего мужа этим самым неблагодарным дочерям. Ну а если попадётся для неё самой кавалер, конечно, она не будет отказываться от маленького пикантного приключения. Это отчасти примирило её с тем фактом, что любимое сиреневое платье, стало непозволительно узко, а роскошное белое с богатой вышивкой, в кружевах, жемчугах и бантах делало её похожей на свадебный торт.
Перебирая свой гардероб, возмущаясь и расстраиваясь, она забыла о старшей дочери и том, что той пора устраивать свою судьбу.
А Джулия, выяснив, что от родителей ей помощи не дождаться, стала перебирать холостых соседей мужского пола в надежде выбрать подходящую партию. Однако молодые люди либо были уже помолвлены, либо недавно женаты, либо бесповоротно бедны, либо вообще отсутствовали без надежды на ближайшее возвращение. Один из близких друзей Джулии, сын приходского священника, Джеймс Бишоп, относился к ней не как к девушке, в которую можно влюбиться. Ему это даже в голову не приходило. Она для него была умным, насколько он мог признавать за женщиной ум, собеседником, с которым можно поговорить о литературе, искусстве, даже о политике и философии; она была молчаливым и внимательным слушателем, когда молодому человеку нужно было заклеймить пороки общества или высказать свои нетленные поучения современникам и потомкам; ей он мог доверить свою мечту стать священником, как отец, и свои переводы религиозных трудов, которые, как он надеялся, послужат не одному поколению и останутся в веках как образец литературного стиля, христианского милосердия и безупречного поведения. Хотя, считая, что её ум не идет ни в какое сравнение со своими умственными способностями, которые ему казались необычайно высокими и со временем по заслугам оценёнными благодарным потомством, на ней он оттачивал свое красноречие и свежесочинённые проповеди для отца. И, когда Джулия спросила его о браке, он невозмутимо ответил, что ему сначала надо встать на ноги, заслужить репутацию, получить приход от щедрого патрона, а потом уже искать скромную девушку в качестве будущей хозяйки его дома. И конечно эта девушка не должна быть бедна. Потому что нищий священник не пользуется авторитетом и мало чем может помочь своей пастве. На небрежные размышления Джулии о своей особе и своём будущем, он прямо ответил, что не видит её в роли жены, и тем более, жены пастора, что, по его мнению, это не соответствует её характеру и склонностям, предосудительным и столь мало подходящим для женщины. Поэтому, вздохнув, девушка поставила на этом матримониальном плане крест. В дальнейшем она была только рада, что не связала свою судьбу со столь прагматичным и сухим человеком: эпистолярный жанр его потерпел полное фиаско, результаты которого осели в пыльных шкафах только таких же скучных и напыщенных пасторов, а жена, кою он нашёл подходящей для себя, со временем стала считать его неподходящим для себя мужем. Она настолько погрязла в ханжестве и скупости, что приводила Джеймса Бишопа в отчаяние. Хотя на людях он превозносил «бережливость» и «христианские добродетели» своей жены. Что не помешало ей, однако, выставить миловидную служанку без выходного пособия, когда она прознала, что девушка целовалась на конюшне с одним из слуг. Той пришлось искать место весьма далеко от дома, поскольку в округе миссис Бишоп заклеймила девушку чуть не вавилонской блудницей. После этого дом его стал напоминать могильный склеп, который не оживляли даже детские крики и шалости, поскольку это считалось предосудительным и недостойным детей пастора поведением. Всегда благопристойные, чистенькие, чопорные, скромно сидящие с прямыми спинками и опущенными в пол глазками, с псалмами на устах и с тоской в глазах они производили тягостное впечатление на Джулию. Она прекрасно понимала, что внешнее проявление всех христианских добродетелей вовсе не означает, что человек добродетелен в душе. Тем более, ребёнок, который чувствует фальшь и впитывает с детства поведение своих родителей. Поэтому, несмотря на самодовольную гордость новоявленного пастора своими благопристойными детьми, Джулия не ожидала ничего хорошего от них в будущем. С жалостью и содроганием глядя на маленьких болванчиков пастора Бишопа, Джулия поздравила себя, что он оказался умнее неё и не сделал ей в своё время предложения. И хотя она сама не любила шума и суеты, но лишать этого детей считала всё равно, что лишать их детства, которое настолько быстротечно, что иногда просто не остаётся в памяти. Сама в детстве она не отличалась резвостью, предпочитая библиотеку шумным играм. Однако понимала, что не всем детям по душе классная комната, чопорные гувернёры с гувернантками и зубрёжка иногда ненужных для жизни текстов.
Поздравив себя с такой удачей, она со вздохом решила оглядеться вокруг. Увы, вокруг ничего подходящего для неё не было. Что наполняло девушку мрачными мыслями о будущем как её самой, так и её семьи.
Глава 3