Ревизор: возвращение в СССР

Как же так могло произойти? Неужели человек в одночасье может так измениться внутренне?

Что же с ним такое произошло? – в очередной раз подумала Эльвира и, покачав головой, задумчиво вышла из больницы.

 

* * *

 

Я сел на свою постель.

На соседней койке Иван приподнялся на локте и спросил меня:

– Ну, как тебе бабушка? – поинтересовался он, многозначительно растягивая последнее слово.

– О, мировая тётка, – воскликнул я, не в силах сдержать своего восторга.

– Правда? – переспросил Иван с сомнением.

В этот момент к деду Митричу пришла его бабулька. Приятная такая маленькая бабулька, божий одуванчик, в платочке. Принесла деду домашней еды в кастрюльке и домашней выпечки. В палате так запахло пирогами с капустой, что я чуть слюной не захлебнулся.

Хорошо, что буфетчица очень скоро раздала нам по миске серого супа, гречки с биточками и по стакану компота. На обед полагалось два кусочка хлеба.

Я порылся в авоське, которую принесла мне бабушка, нашёл ложку, батон, коробку сладкой соломки к чаю и стеклянную бутылку кефира. В кастрюльке была гречневая каша, сваренная с салом и луком.

Я съел все, кроме супа, такое ощущение, что кроме рыбьих костей и кусочков картошки в нём больше ничего не было. Сразу видно, что сегодня четверг, рыбный день.

У меня осталась половина батона, коробка соломки и бутылка кефира. Оставил их на полдник.

Я лег, взял в руки коробку соломки, покрутил, понюхал. Нахлынули воспоминания детства. Маленьким я очень любил её.

Вернулось чувство умиротворения из далекого прошлого, когда всё было хорошо и надёжно, когда коробка соломки могла сделать тебя счастливым. Не было ещё в моей жизни потерь и горьких разочарований. Жизнь впереди виделась долгой и счастливой.

Я не заметил, как уснул. А снился мне советский Крым. Тёплый, солнечный, зелёный, мирный, неторопливый и добродушный. Ласковое теплое море и радостные лица счастливых советских отдыхающих.

Проснулся я от громкого смеха над ухом. Вероничка пришла к Ивану как обещала. Я встал и пошёл пройтись по коридору. Когда я вернулся, девушки уже не было. На лице Ивана блуждала улыбка глубоко влюблённого человека. Взгляд устремлён был куда‑то сквозь стены. Наверное, в светлое будущее. Я знал, каким будет для милиции и всей страны это будущее. Но до него ещё 20 лет. Пусть помечтает.

Я лёг, размышляя о прошлом, о будущем и о текущей ситуации. Надо уже определяться, как жить дальше и что делать. Привычка планировать и контролировать происходящее постепенно возвращала себе утраченные позиции. Хотелось действовать, идти к какой‑то цели. Но для начала надо из больницы выбраться. Задерживаться здесь совершенно не хотелось.

К Ивану пришли коллеги. Прямо в форме, в сапогах. Они, скорее всего, сейчас на службе. Мимо проезжали, решили зайти. Парни молодые, веселые. Один сел на стул, поставив его между нашими койками. Второй остался стоять, опершись о спинку койки. Тот, что сидел на стуле, мельком оглянулся на меня с интересом. Я кивнул головой здороваясь.

Мне было скучно. Нисколько не стесняясь, я повернулся в сторону этой компании и приготовился слушать.

– Ну, братцы. Что в мире делается? – спросил обрадованный Иван и сел в койке. – А то здесь газеты только в сортире.

– Лунное затмение сегодня, – сказал сидевший на стуле. – По радио слышал. А вчера в Лос‑Анджелесе землетрясение было.

У него справа висела штатная кобура из коричневой толстой кожи. Такие же носили офицеры, когда я служил. Я вспомнил, что где‑то читал, будто в советское время милиции не разрешали повседневное ношение табельного оружия. Только исключительно на опасные задания.

Я сел в койке и нагнулся, чтобы заглянуть в кобуру рядом сидящего милиционера. Тут же мне прилетел подзатыльник от его сослуживца, стоящего рядом. Я понял это, подняв голову и наткнувшись на его недовольный взгляд.

– Что потерял там? – спросил он. Иван и его сидящий сослуживец повернулись ко мне.

– Я где‑то слышал, что вы пирожки в кобуре носите вместо пистолета, – сказал я, потирая затылок.

– Где слышал? – спросил стоящий милиционер.

– Да не помню, – отмахнулся я.

– Ты ж ничего не помнишь, – усмехнулся Иван.

– Я так и сказал: не помню, – кивнул я.

– А про пирожки в кобуре помнишь? – подозрительно глядя на меня уточнил Иван.

– Это тот дуралей, что в реку свалился? – спросил сидящий сослуживец.

– Тот самый, – подтвердил Иван.

– Ну что, дуралей, показать тебе пирожок? – спросил милиционер, вставая с табурета. Он открыл свою кобуру, потянул за ремешок и извлек пистолет Макарова. Увидев мои загоревшиеся глаза, он, усмехнувшись, вытянул из пистолета магазин и протянул ПМ мне.

Я двумя руками благоговейно взял оружие. Как же я мечтал иметь свой пистолет. Но простым гражданам России боевые пистолеты иметь не разрешается. Только газовые и сигнальные.

– Хочу такой, – пробормотал я.

Парни рассмеялись

– Дай сюда, – забрал у меня пистолет молодой мент. – Придёшь к нам служить и получишь.

– Пусть школу сначала закончит, – сказал Иван. – Он же не помнит ничего.

Да уж. Об экзаменах я старался пока не думать.

К Митричу пришла жена. Опять с авоськой. Довольный дед уселся на кровати и приготовился трапезничать.

По палате разлился аромат жареной картошечки.

Милиционеры сразу засобирались. Иван встал их проводить. Я увязался за ними, чтобы слюной не захлебнуться.

Мы стояли у окна в холле, милиционеры курили, рассказывали последние сплетни про сослуживцев, которых я не знал. Я слушал вполуха и смотрел в окно, думая о своём.

За окном сгущались сумерки. К больнице подошёл парнишка в толстых чёрных пластмассовых очках, в черной ушанке, в коричневом пальто и в укороченных валенках. Он увидел меня и помахал рукой. Одноклассник что ли мой? Не милиционерам же он махал.

Парнишка вошёл в больницу и, скромно улыбаясь, прямиком направился ко мне.

– Привет, Паш, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия и косясь на милиционеров. Я пожал ему руку и жестом предложил перейти к другому окну.

– Короче так. Я ударился вчера башкой. Потерял память, – начал я, – ничего пока не помню. Тебя тоже. Ты кто?