Ревизор: возвращение в СССР

Она резко повернула его на спину и сдернула одеяло. Мужчина застонал, держась за сердце. Лицо его было одним сплошным синяком. Я сразу проснулся. Сестра крикнула:

– Позовите кого‑нибудь!

– Кого? – не понял я.

– Марину или Юрия Васильевича!

– Понял! – подхватился я и босиком побежал искать врачей. Каменный пол был ужасно холодный. Я выбежал в холл, там никого, забежал без стука в приёмный. Там на кушетке спал Ефремов, а доктор спал, сидя за столом.

– Подъём! – заорал я что есть дури.

 

Глава 3.

 

Четверг, 11.02.71 г. Святославская городская больница

Мужики сразу повскакивали.

– Что ещё? – первым включился доктор. Тренированный. Старший сержант немного тормознул, но тоже быстро пришёл в себя.

– Там больной помирает! – доложил я.

– Где там? – недовольно переспросил Юрий Васильевич, выходя в холл.

– У нас в палате, в Хирургии.

Доктор быстрым уверенным шагом направился к нам. Я за ним. Ноги замёрзли! Первым делом, когда мы вошли в палату, я засунул их в свои тапки.

– Только что загрузился, – доложила сестра.

Доктор наклонился над мужиком, потом вдруг резко схватил его за руку и за ногу и сдернул с койки на пол. Быстро встал перед мужиком на колени и своим здоровенным кулачищем с размаху ударил его по груди. Потом ещё раз.

Сестра в этот момент держала мужика за горло.

– Есть, – сказала она, – даже отжиматься не пришлось.

Доктор отхлестал мужика по щекам, и тот открыл глаза.

– Так. Надо его на койку поднять, – сказал доктор.

– Что ж вы, батенька?! – осуждающе выговорила сестра мужику.

Бедный мужик хлопал глазами, пытаясь приподняться, но доктор ему не позволил.

– Помогите мне, – потребовал Юрий Викторович.

Я подошёл к нему, но меня отодвинул Ефремов, стоявший, как оказалось, всё это время в дверях.

Вдвоем с доктором они подняли мужика на его койку.

– Тощий, а такой тяжёлый, – кряхтя, проворчал старший сержант.

– Ты давай это брось, – сказал мужику доктор, держа его за запястье. – Ещё не хватало из‑за бабы сдохнуть.

– Я не из‑за бабы, – промычал мужик, – я из‑за детей переживаю.

В этот момент сестра принесла штатив с полной бутылью. Я даже не заметил, когда она успела выйти из палаты. Заметил только, когда вернулась.

– И из‑за детей не надо так убиваться, – успокаивающим голосом сказал доктор и поставил мужику в вену капельницу, – зачем детям отец в белых тапочках?

Сестра примотала иглу бинтом к руке и ушла. Доктор ещё немного постоял и тоже ушёл. Никто и слова не сказал, что в палате сигаретный дым коромыслом.

– Петрович. А давай хату им спалим, – сочувственно предложил Митрич мужику.

– Это моя хата, – ответил равнодушно Петрович. Успокоительное ему, что ли, вливают? Лежит как зомби, в потолок уставился. У него, похоже, нос сломан. Но чуть не скопытился он сегодня не от этого. С сердцем шутки плохи. Уж я‑то знаю.

Но доктор. Красавчик. Голыми руками Петровичу движок завёл.

Как здесь интересно.

Ещё бы понять, с какого перепугу Пашка Ивлев с моста бросился? Молодой же, вся жизнь впереди.

Пришла медсестра.

– Варлен Дмитриевич, укольчик! – обратилась она к деду.

– Нет меня, – спрятался под одеяло дед.

– Рано ты, горемычный, прятаться начал, – подколола деда сестра, стаскивая с него одеяло, – сорок уколов! А сейчас только третий.

– Вот ты ехидна, Валька! – обиженно заявил Митрич, заголяя живот.

– А не надо было лису хватать, – строго сказала она, уколола деда и вышла из палаты.

– Она курицу задушила! – крикнул Митрич ей вдогонку, сжимая кулаки то ли от боли, то ли от ненависти к лисе.

– Вилами её надо было, – посоветовал Иван.

– Тебя лиса бешеная покусала? – удивился я.

– Может и не бешеная. Но всё равно тварь. Всю икру разодрала, – ответил дед, задирая на правой ноге пижаму и показывая толстый слой бинтов с жёлтым пятнами.

– А что за имя такое: Варлен? Иностранное? – полюбопытствовал я.

– Сам ты иностранный. Варлен это Великая АРмия ЛЕНина, – гордо сказал дед.

– Понял, – усмехнувшись про себя сказал я и лёг на кровать. В животе заурчало.

– А когда здесь кормят? – спросил я.

– Жрать хочешь? Значит, жить будешь, – отозвался Иван. – Скоро, наверное, накормят. Митрич, когда завтрак?

– В 8 утра. Ещё час ждать, – ответил дед.

А есть так хотелось! Такого сильного голода я давно не испытывал. Что значит молодой организм. А мозги старые. Передо мной здесь такие возможности открываются исключительные. Рациональная часть моей личности все еще отказывалась до конца поверить в произошедшее. А вот эмоции давали о себе знать. Периодически ловил себя на том, что испытываю что‑то похожее на эйфорию, ловя кайф от ощущения молодости, силы, бурлящей в жилах энергии.

И всё же. Почему ты, братец Пашка, с моста прыгнул? С высоты своего опыта я видел только одну объективную причину для такого поступка: смертельная болезнь с мучительным концом. Со всем остальным можно и нужно жить.

Хотя в юности любой мало‑мальский стресс воспринимается как трагедия вселенского масштаба.

Я прикидывал варианты «трагедий», с которыми мог столкнуться Пашка.

Первое, что пришло в голову: несчастная любовь. Влюбился паренек в девицу стервозную. Сам‑то с виду неказист, шансы закадрить не самые лучшие, мягко говоря. А она может еще поиздевалась как‑то или условие какое поставила невыполнимое. Мог пойти с горя и сигануть. Хотя, конечно, такой сценарий говорит не в пользу Пашкиного характера. Глупость откровенную спорол.