Шурочка, или Повесть первой любви

– А ничего так деревенька, большая, – подытожила Ира Зинина, потягиваясь и расправляя затекшую от долгого сидения спину. Интересно, когда кормить будут?

Шурочке тоже было интересно, – есть после шести часов дороги хотелось зверски. Но сначала студенты дом, где их поселили.

Дом за штакетником оказался деревенским клубом, а большая пристройка к нему – спортзалом. Туда и определили студентов, заставив огромную комнату рядами кроватей. Комната живо напомнила Шурочке пионерский лагерь: такие же панцирные сетки, такие же ряды коек. И даже, как в лагере, перегородка, отделяющая мальчиков от девочек. Только в лагере была дощатая стена, а тут – брезентовая занавеска от стены к стене, подвешенная на толстой верёвке, подпёртой двумя брёвнами, чтобы не провисала.

Шурочка выбрала кровать, плюхнулась и покачалась. Сетка даже под её малыми килограммами растянулась изрядным гамаком. Тоже, как в лагере! Она вдруг почувствовала себя девчонкой, которая каждое лето на все три месяца ездила в один и тот же лагерь. И каждое лето означало для неё новую влюблённость. Вот и сейчас, пусть уже осень, сердце сладко сжалось в предвкушении.

«В кого же мне влюбиться?» – ещё раз оглядела Шурочка ребят. Студенты всей группой сидели на танцплощадке возле клуба и ждали, когда их отведут в столовую. Четверо мальчишек‑одногодок уже примелькались за первый курс учёбы.

Вовка Иваницин, хмурый, худой, двигается, как Железный Дровосек, будто у него в суставах смазка кончается. Явное не то.

Гена Ким, высокий поджарый кореец в очках. Хороший парень, тоже из Ташкента. Шурочкой улыбнулась, вспоминая, как они оба мучились на физкультуре с лыжами, учились на них ходить, оба – одинаково безуспешно. В Ташкенте ведь снег бывает раз в году по полчаса, лыжи они оба прежде видели только по телевизору. А тут, в Сибири – вставай на лыжи, сдавай норматив на время. На почве и на снегу лыжных преодолений Шурочка с Геной сдружилась, обменивалась конспектами, лабораторные работы иногда делала с ним вместе. Но как на героя романа сердце на Гену не ёкало.

Игорюня Жаров… Смешно. Он – Игорюня, и этим все сказано. Вон, стоит, к забору привалился, мотня на растянутых трикотажных трениках болтается возле колен. Улыбается блаженно… Чудик, что с него взять! Узкие серые глазки смотрят на мир из‑под тяжёлых век рассеянно и близоруко, с пухлых губ не сходит вечная полуулыбка. Плоское, круглое, с пипочкой носа, практически, без переносицы, лицо забрызгано крапинами веснушек. И буйные рыжеватые кудри для полноты картины. Недотёпа, клоун, чёрт знает что, а не герой романа.

Еще один Вовка, Макаров. Тоже мимо. Маленький, белобрысенький, остроносенький, похож на делового ёжика. Выглядит от силы на шестнадцать лет, хотя старше всех в группе, уже двадцать два года. Да в любом случае не вариант – этим летом Вовка успел жениться. Коля Задоров? Тот вроде ничего… Но скучный, зубрила‑активист, хронический отличник.

В общем, подвела итог Шурочка, уж если и влюбляться, то в Борюсика. Всё‑таки после армии парень. И симпатичный, хоть и невысокий. И загадочный: сидит, своим мыслям улыбается. Шурочка посмотрела на Борюсика ещё раз и даже уже начала влюбляться, но тут их позвали обедать.

Деревенская столовая расположилась в большом бревенчатом доме по той же стороне улицы. Дом был поделён на части, после общего входа было что‑то вроде прихожей. Налево – двери в магазин, направо – двери в столовую. Столовая оказалась неожиданно приличной. Поварихи, одетые в белые халаты и высокие колпаки из накрахмаленной марли, стояли за хромированной стойкой‑барьером и раздавали еду. Наливали наваристый борщ, щедро накладывали гуляш с рисом, наливали холодный компот. Щедрость порций изумляла. Тут же у раздачи стояли стаканы с молоком, бери, кому надо. Молоко уже осело, и видно было, что треть стакана – сливки.

После студенческой «столовки», где молоко отдавало порошком, а котлеты лепили из хлеба и булок, – Шурочка как‑то взяла такую, сладкую, с запахом ванили, – совхозный обед показался просто пиршеством. И платить не надо – удержат из зарплаты. Так тут и зарплату будет? Класс!

Девчонки, все четверо, сели за один столик.

– Чур, я занимаю место при кухне! – сказала Шурочка, сыто отдуваясь. – Если скажут, что нужно идти поварам помогать, я пойду. Ладно?

– Иди, – пожала плечами Эльвира Абдулаева, – лично я терпеть не могу готовить.

– Ты же не умеешь стряпать, – прищурилась Ира Зинина. – Помнишь, какой ты суп сварила?

– И кашу гречневую, – захихикала Леночка Головина, перекидывая роскошную русую косу за спину.

Шурочка тоже засмеялась, вспоминая свои кулинарные опыты. Девчонки жили с Шурочкой в одной комнате в общежитии и когда через месяц студенческой жизни им надоело давиться в столовке котлетами из булок, – после таких обедов голод возвращался слишком быстро, а изжога оставалась слишком долго, – они договорились готовить самостоятельно и по очереди. Правда, готовить толком никто не умел. Шурочка умела жарить картошку, яичницу и варить суп из пакета. Девчонки умели примерно столько же. Разве что Эльвира была более опытной: последние несколько лет она сама вела домашнее хозяйство и присматривала за двумя младшими сёстрами. Но в поварихи она не стремилась. Готовила со всеми в очередь, разве что подсказывала подругам‑неумехам, чего сколько класть. И когда Шурочка решила сварить гречневую кашу, а Эльвира подсказала, что нужно взять полтора стакана, Шурочка послушно отмерила по полтора стакана на каждую из четверых. Всего шесть. И девять стаканов воды – эту пропорцию для гречки, один к полутора, она помнила, мама объясняла. Каша, сдобренная душистым подсолнечным маслом, получилась вкусная, рассыпчатая. Вот только сварилось её полная большая кастрюля. Почти полведра.

После того раза Шурочка точно запомнила, сколько надо брать гречки: полтора стакана на пятерых!

Полведра им хватило бы дня на четыре, но давиться гречкой столько дней никто не захотел, и девчонки позвали на ужин мальчишек. Те спускали стипендию в первые две недели, а после голодными волками караулили у общей кухни, кто что готовит. И когда девчонки уносили еду в комнату, стучались в дверь: «Здрасьте, мы в гости. О, как кстати, прямо к ужину!» Девчонки жили на такую же стипендию, умели растянуть её на весь месяц, но скудный бюджет регулярные дружеские набеги не выдерживал. Поэтому очень скоро девчонки научились маскироваться. На кухне чистили овощи и мыли посуду, а еду готовили прямо в комнате на маленькой электроплитке. А когда ели, двери закрывали, верхний свет гасили. Стук в дверь игнорировали – нет никого.

На полведра гречки голодные однокурсники нашлись моментально, достаточно было выглянуть в коридор. Игорюня с Геной Кимом как раз стучались в чью‑то комнату, а им никто не открывал. Там, видимо, тоже ужинали. «Гена, Игорь, гречку хотите?» – они хотели. Захотел ещё и Яша с третьего курса, крутившийся возле кухни. И три мужских пустых желудка расправились с полуведерным запасом гречневой каши в один заход.