Синдром изоляции. Роман-судьба
Когда мы приехали в США, мама сказала, что я должен вести дневник, чтобы не забыть русский язык. Я писал его с ручкой[1] в блокноте. У меня был очень плохой дневник. Давно выкинул его. Писал всякую ерунду: «Встал, поел, подрался с Гришкой. Был в ресторане и видел живого лобстера». Но я все равно продолжал. Чтобы не расти дураком. Мама говорила нам с Гришкой, что не позволит расти дураками.
Теперь я точно знаю, что я и не дурак вовсе. У меня другая проблема.
…Мама ведет меня к школьному автобусу. Она говорит: «Ты сильный, ты умный, у тебя все получится».
Дело в том, что я очень боюсь идти туда.
Вся эта история случилась из‑за школы.
* * *
Перечитал, что тут написал. Что ж, хорошо выходит! Может, будет книга потом. Заработаю много денег.
Надо использовать transition words (переходные слова)[2], так учила меня миссис Шульц. И еще. Мама говорила, обязательно давать человеку предысторию. Начинать всегда так: помнишь, как давным‑давно…
…Помнишь, как давным‑давно ребенок по имени Саша родился в России, в Подмосковье. Его мама по имени Галя возила его в коляске.
У Саши был брат Гриша и папа Олег. А еще – бабушка Аля. Сейчас ее нет.
Гриша развлекал Сашу. Придумывал разные игры. «Вонючка и милиционер», например. Мы бегали по квартире, Гриша был милиционер. Он меня догонял, а я был вонючкой. Я убегал и прятался. Потом мы пели песню:
Вонючка и милицанеррр
Снова с на‑ами!
Вонючка сбежал из тюрьмы,
А милицанеррр его хватает!
Когда Саша родился, Гриша стал выдергивать волосы на голове. Это у него от нервов. Думал, что его брата семья полюбила больше. Он страдал. Ходил лысым. В Америке стал волосатым.
Саша стал говорить рано. Первые слова – мох, галка и бык. Когда ему стало один год и семь месяцев, он узнал весь алфавит. И даже твердый знак, мягкий знак и букву «и краткое» (передает звук «й», он всегда мягкий).
Все это мама называла словом поразительно. Раньше я его путал со словом паразитина.
Опять забыл про transition words! Буду выделять их, чтобы не забыть.
Таким образом, мы с Анной Айрапетовной рассматривали разные альбомы и книги. Когда мне было три года, я знал всех русских писателей по именам и отчествам. Я их так и не прочитал, это очень сложные книги. Например, я знаю, что Бунина зовут – Иван Алексеевич, а Паустовского – Константин Георгиевич.
Также мама рассказывала мне многие книги. Она говорила, что должна пересказать мне школьную программу. Я знаю истории про собачек Муму и Каштанку, но совсем не помню сказку про Дубровского. Другие рассказы выпали у меня из головы. Это смотрится мне скучным.
Следовательно, мои любимые книги: «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» (автор – Сельма Лагерлеф, в пересказе Марка Тарловского, год издания: 1998, твердый переплет, тираж: 20000 экз.) и книга «Львенок и Черепаха», ее написал Козлов Сергей Григорьевич (а тираж не помню: был маленький и не умел читать).
Но книгу про Нильса с гусями я читал целый год, когда приехал в Америку. Мой учитель мистер Ти (его фамилия Таллаксен, но никто его так не называл) говорил, что это очень сложная книга, раз я ее так долго читаю. Книга сложная, правда. Я ее читал и читал, пока не выучил наизусть. Мне легче выучить, чем рассказать «своими словами и полным ответом». Так говорила Анна Айрапетовна. Она учила в школе русский язык. Иными словами, учила в школе всяких учеников.
В результате, про Львенка и Черепаху мне читала бабушка Аля. Лет с двух и до восьми, пока не скончалась. Бабушка доходила до места, когда бревно оживало, и оно превращалось в крокодила. И бабушка превращалась в крокодила. Она говорила «кхе‑кхе» особым голосом, и я прятался за ее спину.
В заключение бабушку звали Алевтина Михайловна, но я ее звал Алечкой.
Я не любил спать один и ночью шатался по чужим кроватям. Приходил к маме с папой, спал в ногах.
Также я ходил к бабушке. У нее была одна нога, много места для меня на ее кровати.
Баба Аля говорила:
– Ой, опять квартирант мой пожаловал!
Я долго запоминал это слово и говорил бабушкиным голосом:
– Ой, опять континент мой пожаловал!
Она часто меня ругала за поведение, называла паразитом и другими матными словами.
Тогда я говорил ей: «Алечк‑а‑а‑а!». Сердце ее таяло. Так она говорила. Я не очень понял. Наверно, как сердце Кая в сказке про Снежную королеву.
Потом Алечка умерла.
Потому что ее сердце растаяло навсегда.
Фу, я опять сбился! Я же хотел про школу. Допишу завтра.
* * *
Мама говорит, что у меня вместо головы – захламленный чердак, куда я складываю неинтересные детали и даты. Я не умею выделять главное и застреваю на неглавном.
Я помню дни рождения и отчества всех людей, которые мне говорили хоть один раз, когда у них дни рождения, какое у них отчество.
[1] Герой использует кальку с английского – to write with a pen.
[2] В русском языке им, в основном, соответствуют вводные конструкции.
