Синдром изоляции. Роман-судьба

* * *

 

…Давным‑давно, когда я ходил в русскую школу, я совершил преступление. Теперь я это понимаю.

Миша Ложкин, Овик Гаспарян и Петька Матвейчук подошли ко мне на перемене и сказали:

– Дай десять рублей!

Я сказал, что у меня нет.

Тогда они спросили:

– Хочешь с нами дружить?

Я обрадовался. Конечно, я хочу. Со мной никто не разговаривал в школе. Только Игорь Мокроусов. Я ему помогал вырезать бабочку по труду. Сейчас я понимаю, что с Игорем было что‑то немножко не так. Как и со мной. С ним тоже никто не дружил.

Тогда мои друзья сказали:

– Пойдем в магаз и сопрем бутылку колы.

Я не знал, что это значит «сопрем».

У нас за школой был магазин. Я никогда не выходил на улицу на перемене. У меня немножко побоялся живот. Как на горках или в самолете. Но мои друзья сказали:

– Не ссы, Барский! Мы же идем с тобой! Мы мигом вернемся обратно.

В магазине они мне велели положить бутылку маленькой колы в рукав свитера и пройти незаметно через кассу. Овик покупал сухари «Три корочки», а я прошел. Наверно, это смотрелось незаметно. Никто ничего не говорил.

На улице они отобрали у меня бутылку и кричали:

– Ну, круто же, Санек! Молоток!

Я прыгал с ними и кричал, что это круто.

Я давно исповедовал этот грех. И за второе преступление покаялся тоже.

 

 

* * *

 

…Тогда прошел мой день рождения и День труда. И мне надо было идти в американскую школу. Я боялся. Учительница схватит меня за ухо и заорет:

– Куда смотришь?! Опять ворон считаешь?!

Я выучил, что такое значит – считать ворон. Я знаю много странных выражений: «один в поле – не человек», «без труда – не очень», «льет, как из ведра».

Еще я боялся, что пропущу одну строчку, а не две и не отсчитаю одиннадцать клеток слева.

Тогда американская училка даст мне по затылку и скажет:

– Сколько раз тебе можно говорить, тупой ты недоумок?!

Я не знал, как будет «недоумок» по‑английски.

Помнишь, когда мы летели в Америку, Гришка меня спросил в самолете:

– Как сказать «ушлепок» по‑английски?

И я сказал:

– Эшлепок.

Я боялся, что заплачу. И все будут ржать. А учитель скажет:

– Хватит рыдать, рыдающий лебедь!

Раиса Раифовна всегда так мне говорила в первом классе.

 

Еще я боялся, что случится тот случай… Про него не хочу писать.

В тот день меня мама отключила от школы.

 

 

* * *

 

…Я стою нарядный с цветами на остановке. Мы ждем автобус. Подходят другие ребята. Они очень плохо одетые: в футболках и шортах. Наверное, они очень бедные.

Я решил пошутить и говорю маме:

– Он боится!

Я когда был маленьким, то говорил всегда «он», а не «я». Потом меня Инна Ивановна научила. Я по ней не скучаю. Мы занимались много лет, я взял от нее отпуск.

Мама делает странные брови:

– Александр, ну‑ка, не дури! Ты что, не знаешь, как надо правильно?

Я говорю, что это шутка. Но маме не весело. Она говорит, если я так еще раз пошучу, она не даст мне смотреть «Лунтика». Я переживаю. Вдруг не даст? Я очень люблю смотреть, как там объясняют все. Правила, как надо жить.

 

 

* * *

 

Сейчас я очень редко смотрю этот мультик. Я уже взрослый дяденька.

Я перестал смотреть много передач: «Большие буквы» с Женей Кривцовым и Буквоедом, «Мы идем играть», где Дед Секрет, Стрекотуша и Мишка Тишка.

Я оставил это, когда мне было семнадцать лет.

Еще я любил «Давайте рисовать» с Феей Фиалкой и Калякой‑Малякой. И «Волшебный чуланчик», передача про Бериляку.

София не знает этих передач. Потому что она – американка. Она почти не смотрит телик. Готовит и убирается.

Я стригу газон или чиню что‑то. Дом у нее плоховатый. Хорошо, что я все умею. Золотые руки, мама сказала.

 

Я подписался на Сашу Киреева. Раньше он был в передаче «Вопрос на засыпку». Я спрашивал его в прямом эфире, если он вернется в передачу. А он посмеялся и сказал:

– Вы еще про нее помните?

Конечно же, я помню! Я смотрел ее десять лет!

Теперь Саша Киреев поет песню «Мир, который подарил тебя». Очень мне нравится эта песня. Она – про меня и Соф.