Синдром изоляции. Роман-судьба
Накануне ей позвонили из ректората: вопрос решен, Палну – в деканы, тебя сделаем завкафедрой. Но Главный поставил условие: защититься в течение года. Галя быстро ответила, что ей осталось доработать введение и первую главу. Благодетель угукнул с пониманием: стреляные ученые роют практическую часть работы, а уж потом подгоняют теорию.
Ее компьютерный файл «Диссер 2» хранил одну страничку с титульным листом, но Галя не боялась блефа. Имея вожделенную морковку, она сдюжит. А потом… Ох, она себя покажет!
Давай, рассказывай мне, как все плохо в России! Теперь уж точно никуда не поеду!
Ночь накануне совещания вышла рваной. Галя то и дело бегала в ванную – выцедить тайком сигарету. Ополаскивала лицо, тревожно вглядываясь в зеркало: не выдает ли оно постыдный страх? Нет. Маска уверенности не сползает и даже нигде не жмет, а вот мыльные брызги давно пора отдраить.
После, после!
Перед счастливым зеркалом они с Сашкой шаманили каждый вечер: группировались, чтобы увидеть потусторонних двойников – ангельское личико сына и ее, в общем‑то, привлекательную мордаху – и серьезно твердили:
– Я сильный. Я умный. У меня все получится.
Она не верила в дурацкие аффирмации, но ради сына и кровь барана по углам квартиры стала бы лить. Знакомые из Улан‑Удэ говорили, мол, обряд – веками проверенный.
Главное, их мантры очень помогали Саше.
На этом камне и создавала церковь свою…
Не спалось потому, что приснилась себе в образе диковинной птицы – худощавое лицо, испуганные глаза очень славянского, серо‑голубого, оттенка, а вместо рук – крылья. Отбилась от стаи и почему‑то никак не могла взлететь. Все искала дорогу к своим, забредая в грязную жижу и обливаясь слезами.
Очнувшись от грозного морока, Галя вытерла мокрые щеки.
Последний раз она плакала во сне после консультации в центре «Дети», когда молоденькие психолог и логопед диагностировали аутизм у ее младшего сына.
Наутро замазала синяки под глазами и помчалась на работу. В метро репетировала удивление, смущение, сомнение (справлюсь ли с кафедрой в сто двадцать человек?), глядясь в черное стекло с надписью «не прис онят я». Стерлись буквы… В детстве папа загораживал их пальцами, выходило «не писоться». Ей было ужасно смешно, пусть и с ошибкой написано, о чем Галушка каждый раз ему сообщала.
Она родилась со встроенным камертоном грамотности, так что навязанный филфак казался не мезальянсом, а волнующей интрижкой, которая переросла потом в крепкий гражданский брак. Ну, а беспомощные мечты о ГИТИСе и сцене легко заменяются учительским вдохновением. На занятиях с прилежными корейцами, хитроумными китайцами и смекалистыми российскими студентами Галина Барская была и актрисой, и певицей, и режиссером – царем и богом тоже неплохо работать!
Труднее всего в семнадцать лет, когда одуряют сознание сквозное действие и сверхзадача…
Пампушка отсек ее бредни легко и задорно, точно шашкой махнул. Тебе, Галушка, разве что Мордюкову в кино замещать, с твоей‑то фактурой, сказал жестко. Сильная женщина – председатель колхоза, ты об этом мечтаешь? Отец считал артистку своей: она ж с Кубани. Чай, родня почти. Ну, куды ты, Галина, с такой… хм… диссертацией в театральный попресся? Вспомни, как поступил товарищ Сталин: Светлана тоже дурилась, а он пресек. Сначала получи нормальное образование, а потом делай, что хошь. Еще спасибо скажешь батьке сваму. Редкая специальность – русский как иностранный! Плюс диплом переводчика… Тю! Да все соцстраны будут наши, дочурка! ЮНЕСКО‑фигеско, МИДы‑шмиды – много их, кормушек. Устроит тебя батька – будь здоровчик!
Союз развалился незадолго до первой сессии.
Русский язык «братушки» теперь в гробу видали.
А вот английский давал хлеб с икрой плюс три тысячи за «корочки» доцента‑кандидата.
Теперь еще и должность замаячила…
И все‑таки лицедейство лезло из Гали, как расстоявшееся тесто.
В курилке, которую звали военно‑полевым госпиталем (огромная грязно‑белая палатка, стоящая в тридцати метрах от здания университета, – ректор ненавидел курильщиков), Барская закатывала спектакли, что твоя Джулия Ламберт.
И дети‑то у нее – гении, особенно младший… Уникум! Репетиторов найму, чтоб в школе не скучал. И муж – просто душка: кто еще перед этим ведет в ресторан и пылесосит квартиру, чтобы жена не упахивалась?
А самой тебе это не требуется, спросила насмешливая Лана.
Галя скорее умерла бы, чем позволила сбить себя с роли. Человек я творческий, можно сказать, богемный, терпеливо сказала она. По ночам то статейку накидаю, то как открою труды известного нам Джеффри Лича[1] – так и пропаду с ним до утра… Зато после двадцатилетнего стажа у обычных людей это происходит банально и быстро, а у нас – неизменный девятый вал!
В сигаретном дыму повисла тяжелая туча зависти, но актер обязан выкладываться до конца! И хрипела душа кишками наружу, и покорялся Эверест ее сверхзадачи.
Мама только заскучала, продолжала выступление Барская. Мигрени, упадок сил, настроение… с нашим вечно серым небом, с нашим климатом… Так что весной отправимся в Германию, на воды.
Кульминация, финал: не надо меня подвозить. Вася, водитель мужа, вот‑вот появится.
Браво. Выходим на поклон. Лана шепнула на прощание: снимаю шляпу. Она устало кивнула.
Обойдемся сегодня без шляп и бисовки. Еле дышу.
…Домой Галя добиралась четырьмя видами транспорта, предварительно выждав, пока коллеги оседлают «ниссаны», «киа» и «тойоты».
Полуживая вваливалась в квартиру, вылезала из ненавистных шпилек и сразу попадала в эпицентр катастроф, вселенских и местечковых. Гриша кидался с воплями у порога. Мам, я его убью! Он опять залезал на подоконник и скакал голый! Какие‑то гопники записали его на телефон!
Саша кружился юлой, сбивая сумки и шпильки. Его самолетные руки задевали висевшие пальто и двери встроенного шкафа‑купе. Галя вспомнила, что так и не разобрала заваленные проволочные полки, которые так удачно скрывали хаос за гигантскими дверями. Они жили в старой «сталинке», потолки позволяли использовать пространство с умом. Вот только сил не хватало до шкафа добраться. Сын бормотал извечное «он не виноват‑не виноват‑он обидел маму‑Саша не виноват».
[1] Джеффри Нил Лич – крупнейший британский ученый‑лингвист. Здесь и далее – прим. авт.
