Синдром изоляции. Роман-судьба
Нет здесь никаких друзей, никакой девушки, никакой жизни, понимаешь? Они спрашивают, есть ли в России цветные телевизоры и интернет! Они ржут над акцентом и зовут меня товарищеми коммунистом. Я уж молчу о том, что и фашистов они одолели. Вишенка на торте для победителя олимпиад по истории. И ты думаешь, я могу стать одним из них?!
Мои одноклассников видела? Они красят волосы в цвет махагон, я выучил новое слово. «Потому что мне не нравится мой унылый пепельный цвет!». Это додан один мне сказал. Они носят шорты с ботфортами! Они бреют ноги! Я запутался в количестве их полов. Я насчитал то ли пять, то ли шесть вариантов. Скоро к ним примкнут обезьяны. Такое друзьям из Москвы не расскажешь.
В общем, родители, не обижайтесь. Стукнет восемнадцать – улетаю в Москву. Дед меня ждет.
Саша назвался Алексом в первый день школы и стал американцем – на третий. Выучил клятву флагу и, не понимая ни слова, декламировал ее с одноклассниками после первого урока. Он прижимал руку к сердцу, как истинный патриот. В выходные слонялся по дому с тусклым лицом, апатично пережевывая сырники. Стряпня Галины не могла конкурировать с высокой американской кухней. Как‑то она разогрела сыну банку грибного супа «Кэмпбелл», и он с восторгом сказал:
– Наконец ты научилась готовить, ма!
Куда ей до наггетсов, палочек «моцарелла» и крахмалистой мясной подливки, которой сдабривали не только картофельное пюре из пакетов, но и безвкусные, солоноватые булки, именуемые бисквитами.
Сын воспринимал семейные субботы‑воскресенья как вынужденную плату за веселье с понедельника по пятницу. Запуск ракеты из пластиковой бутылки, соревнования по бегу, репетиция к Рождеству (я же скрипач, мам!), прогулки в школьном дворе, который так удачно соседствует с кладбищем, уборка листьев (я делаю вклад в коммьюнити!) и, наконец, изумительный ланч…
Учитель мистер Ти, молодой кудрявый весельчак в огромных очках, разговаривал с Алексом с помощью Гугл‑переводчика и мерился бицепсами. Он придумал пятиклашкам забаву: вместо ябед на странного русского парня давайте ему помогать! Будете наставниками Алекса. Ребята с радостью включились в игру.
Сын теперь часами сидел в ванной, повторяя конгломераты услышанных фраз:
– Bathroom break. What’s up, dude? Choice time. That’s inappropriate. Good job! Private space[1].
* * *
День катастрофы выдался идиллическим.
Галя сдала теорию по вождению с первого раза. Гордо смотрела на Олега, который сдавал экзамен дважды (сгубил вопрос о дистанции машины и велосипедиста). На ее губах мелькала неуверенная улыбка.
Григорий завершил свою первую кампанию и стал вице‑президентом школьного правительства. Предыдущий месяц ушел на встречи с избирателями, раскрашивание плакатов и расписывание футболок (Я выбираю Грега!). Его пухлая конкурентка Шейла очень своевременно передразнила русский акцент. И делать ничего не пришлось. Гриша состроил серьезное лицо и громко спросил дуру:
– Ты хочешь пошутить насчет моей национальности?
Трехтысячная столовка прекратила жевать.
Покрасневшая Шейла ретировалась:
– Что ты! Прости, если я задела твои чувства! Я не хотела… Я не расистка и не националистка!
Гриша вздохнул. На всем белом свете лишь один человек (мама) знал, что скрывается за его игрой. Гриша вздохнул от удовольствия. С волками жить… Как вы там говорите – and justice for all?[2] Ну, извольте.
Дома он сказал, что теперь является эпицентром политической клоунады, и впервые рассмеялся.
Саша‑Алекс получил первую пятерку по математике. Мистер Ти решил, что событие нужно отметить всем классом. Дети пили колу, заедая попкорном, и подписывали открытки для Алекса. Галя зачитывала их вслух: «Ты забавный! Мне нравится, как ты повторяешь одно и то же. Мне нравится, что ты постоянно улыбаешься. Ты вежливый и вообще – nice. Отличная работа, Алекс! Молодец».
– В это стране крайне важно быть nice and friendly[3], – сказал Гриша брату. – Запомни, Санек!
Радость Олега требовала легкомысленного кутежа. В ресторане, куда они завалились семейством, он заказал лобстеров и разноцветные коктейли. Сколько стоит – не твоя забота, кисунь. Гуляем!
Официанты безостановочно носили им чесночные булочки с сыром, пока Галя не взмолилась о пощаде. Так мы до лобстера не дойдем, сказала она, потрепав мужа по затылку. Вечер проходил без неловких пауз. Галя перекидывалась остротами с Гришей и не выпускала из рук Сашину ладонь.
Она возвращается, подумал Олег с благодарностью. Слава тебе, Господи. Теперь заживем… Как и должны были с самого начала…
Галя еще смеялась, когда нажимала кнопку «ответить» на бесцеремонном телефоне.
Пять слов – и лобстер остался нетронутым.
Вылетай в Москву. Папе плохо.
Глава 6. Узник
Он походил на распятого осьминога, опутанного бесконечными трубками, проводами и катетерами. Из горла Пархоменко произрастал жуткий хобот зонда, закрепленный на пластиковом ошейнике. Мерно попискивали датчики, мерцали синусоидами мониторы; кашалотное дыхание трупа с застывшим взглядом.
Всякий неподготовленный посетитель (нянечки, неопытные медсестры) каменел при виде немигающей синевы, что сочилась из глаз распластанного мужчины.
Именно этот контраст – омертвелой неподвижности отца и его ясного взора – парализовал Галю у порога. Она завалилась кулем, упершись головой в дверь и очнулась от нашатыря устало ворчавшей медсестры. Некогда тут с чувствительными барышнями возиться. Возьми себя в руки или проваливай.
[1] Перерыв на туалет. Как дела, чувак? Свободное время. Это неприемлемо. Молодец! Личное пространство.
[2] «И справедливость для всех»; слова из клятвы верности флагу США.
[3] Милый и дружелюбный.
