Синдром изоляции. Роман-судьба
Волны отцовских распоряжений накатывали все чаще и чаще, Галя поднаторела в боях. Ее можно было достать только критикой детей. По мнению папы, Саша рос дичком и совершенным неадекватом. Галя плевалась аргументами, напирая на собственный педагогический опыт, неговорящего до восьми лет Энштейна и… Впрочем, какой прок перечислять все, что она тогда говорила? И здесь папа оказался прав.
Ее проблемы измерялись лишениями бойцов и тружеников тыла в Великую Отечественную. Хронический недосып, шесть маминых больниц за год, Гришкины опыты с открыванием окон, диссертация, вечно командировочный Олег – по шкале Пархоменко все это тянуло на двадцать процентов от должной нагрузки.
– Жизнь – не только праздник. Семья – это работа. Ты полотенцем пот со лба не вытираешь. Пусть вдохновят тебя образы великих предков! Цели поставлены, задачи определены! За работу, товарищи, за новые трудовые достижения!
Подуставший отец теперь ограничивался лозунгами.
Приближаясь к дате 11.11., Галя представляла, как разорвет финишную ленточку, и стихнут агитки ее обожаемого палача. Ночами она разыгрывала желанную мизансцену, шлифуя мелочи. Лучше организовать встречу в ресторане: в случае неловких вопросов она набьет рот едой. Голосовая подача имеет колосальное значение. Новость сообщается небрежно, как бы впроброс:
– Кстати, все забываю сказать: я ж второй месяц – заведующая кафедрой.
И он выпучит глаза, задохнувшись от восхищения: неужели эта дурища чего‑то достигла без него?!
Одиннадцатого ноября жизнь Гали пошла псу под хвост…
Да не собиралась она ни в какую Америку! Что там делать, если на третьи сутки любой заграницы она задыхается? Париж и Мюнхен, Анталия и Фрайбург… – от надраенных площадей и чужого воздуха падает температура, замедляется коровоток. Нет уж, мне нужны пресловутые березки и родимое раздолбайство. Я пристрочена к Родине суровыми нитками.
Также крепко держали брачные кольца… Еще в детстве Галя поклялась: ее семейная жизнь ни на миллиметр не приблизится к итальянскому карнавалу родителей. Так что развод невозможен. Вот тебе второй икс в уравнении.
Когда Олежка двинул покорять Америку, времени осталось на донышке. Потому и помчалась в церковь: пусть знак подадут оттуда. Отстояла службу, страстно молясь о том, чтобы ей разрешили заглянуть в конец учебника, с ответом свериться.
Пронеси эту чашу мимо меня!
Бог молчал, Галя рыдала неистово.
Увидев отца Николая, батюшку строгого и принципиального, она подскочила за благословением. Вот только услышит про Америку – запретит обязательно!
Батюшка оправил рыжую бороду и посмотрел сурово:
– Вы мужа любите? Венчанные?
– Да…
– Тогда езжайте за ним, куда позовет. Хоть на край света. В Америке тоже люди живут. Но смотрите, не хулиганьте там… В церковь ходите!
По дороге домой Галя шепотом упрекала Того, Кто передал неправильный ответ. Торговалась с Ним, как на турецком базаре. Предлагала взамен бессмысленные обеты, если Он передумает.
А потом ей выпало одиннадцать, черное.
…плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися…
Господи! Да я всего лишь раз против папиной воли… Не отбирай его, Господи!
* * *
…В корчме «Тарас Бульба» отец и дочь с поразительной синхронностью поднимали левую бровь, когда слушали, и указательный палец – когда говорили.
– Ты запомнишь эту дату, как день самой страшной ошибки! Ты себя никогда не простишь, я тебе обещаю. Как была Мариванной, так и осталась. Я тащил тебя из мерзостей, а ты еще худшую гнусь нашла! Своими ногами в ад ступаешь!
– Папа, я готова признаться в чем угодно, хоть в покушении на товарища Сталина. Во всем, что касается меня. Но насчет ада… У Саши его быть не должно. В России его ждет интернат, понимаешь?
Папа посмотрел испытующе и припечатал:
– Я ему очень сочувствую… но значит, это – его судьба.
Ну, уж не‑е‑е‑т… Насчет судьбы – это ты зря‑я‑я.
И закрутилось. И понеслось. Расстарался Галин ангел‑хранитель так, словно выслуживался за годы халатной работы. Ни в чем его подопечная не знала препятствий. Лихо продала квартиру, расправилась с вещами одним махом – раздать, подарить, выбросить, мне теперь ничего не надо, не надо, не на‑а‑до! Бюрократическая волокита, выписки‑прописки‑визы – со всеми препонами управилась на раз.
И с работы уволилась красиво. Ушла непобежденной в никуда. Заодно прояснилось, кому она стояла костью в горле все эти годы.
Орлова удивила своей человечностью. Сначала ее чуть удар не хватил от внезапной и жесткой правды. Анна‑Пална обмахивалась испанским веером, сочувственно раскачиваясь в кресле:
– Если что…. Словом, если у вас ее заладится, дорогая Галина Михайловна, я с дорогой душой… от чистого сердца… ваше место на кафедре вас всегда ждет.
Галя растрогалась и позволила себе уткнуться в пышногрудую Анну‑Палну.
Воистину: родня – не по крови.
Я тебе покажу – судьба!
* * *
И только заблудившись в Миннесоте, сидя на проселочной дорожке среди яблок и помидоров, она исторгла из себя упрямый кураж.
