Сказки девяностых
Ослеплённая горечью потери, я рванулась искать гадкую девочку, которая позарилась на чужое богатство. В комнате её не оказалось, в игровой тоже. Я вылетела на улицу, добежала до беседки и тут неожиданно столкнулась с мамой, которая шагала под руку с тем дядькой в кепке, который подвозил нас до профилактория.
– Лена, становись фотографироваться! – приказала мне мама. – Я как раз шла тебя искать.
Я помотала головой, всем видом показывая, что худшего момента для фотографии выбрать нельзя, но мама схватила меня за плечи и поставила между двух берёзок. Дядька настроил аппарат и запечатлел меня в нарядном платье: кулаки плотно сжаты, губы стиснуты, глаза зло прищурены – кадр на все времена!
Дашку я отыскала где‑то на площадке, немедленно выхватила её за руку, выдернув из группы детей, и выпалила ей в лицо:
– Ты зачем взяла мою куклу?!
– Ничего я не брала! – закричала она в ответ. – Пусти меня!
– Не пущу, пока не отдашь! Ты взяла мою Веронику!
Дашка всё отрицала, но я стояла за свою правду: сразу не понравилась мне эта девчонка, значит, она и виновата! Она продолжала что‑то верещать, и я в запале кинула в неё поганым словом – пока единственным, которое знаю, и уже сама чувствовала, что зашла слишком далеко, но остановиться не было сил – злость управляла мной, злость и горечь потери.
Дашка убежала от меня и вскоре вернулась с мамой, точнее, с мамами – моя тоже появилась как из‑под земли. Сначала стала возмущаться Дашкина родительница, и это было ещё терпимо, но потом уже начала ругаться моя, и теперь я совсем не слышала слов – никаких, кроме двух:
– Позоришь меня!
Я полыхала уже не столько от злости, сколько от стыда и отчаяния. Меня заставили просить прощения, и, выдавив из себя жалкое «Извини», я залилась слезами.
– Переобуйся! – крикнула моя мама. – Мокро на улице, туфли испортишь, а они денег стоят! Кеды надень!
Икая от слёз, я пошла в раздевалку, опустилась на корточки, чтобы достать кеды. Они лежали в коробке. Я открыла крышку и увидела Веронику, которую в спешке сунула сюда перед ужином, потому что надо было срочно бежать в столовую.
Я качала головой, не веря своему счастью. Она! Прижала Веронику к груди, поцеловала её в макушку, гладила по рукам и ногам… Ну, теперь уж я никогда не расстанусь со своим сокровищем!
Вдоволь налюбовавшись куклой, я вдруг вспомнила про Дашку. Выходит, я обругала её зря? Наверное, да… Впрочем, я вспомнила, что она всё равно не нравилась мне, и дружить мы точно не будем. И вообще, скоро мы все уедем из профилактория и больше не увидимся, так что и переживать не стоит.
Но в столовой я всё‑таки украдкой смотрела на Дашу и невольно думала о том, как она похожа на мою обожаемую куклу: такие же пышные каштановые волосы, немножко смуглая кожа и голубые глаза. Наши мамы после ужина собрались идти куда‑то вместе, и мы увязались вслед за ними: шли каждая со стороны своей родительницы.
Мы неспешно прогуливались по лесу, и тихий шум берёзовой листвы понемногу успокаивал меня, заставлял забыть надуманную обиду.
– Как у вас со школой? Подготовились? – поинтересовалась Дашина мама.
Моя начала рассказывать, как мы дома решаем задачки, читаем книжки и складываем «Уникуб» Никитиных, а Дашина слушала внимательно и по‑умному кивала.
– А в какую школу идёте? – продолжила интересоваться она.
– Ну, мы, конечно, хотели в сто вторую попасть, – ответила моя мама. – Про неё разное говорят, но в основном всё‑таки, что престижная.
– Ой, а я слышала, что там не учёба, а балаган. Слишком много свободы дают детям. Мы тоже туда одно время хотели, а в итоге записались в тридцать третью.
– Я Ленку туда и туда записала. Сейчас время такое, трудно разобраться, куда ребёнка отдать, что ему потом пригодится.
Дашина мама сказала со знанием дела:
– В тридцать третьей математика не очень, но английский хороший… Там даже, говорят, испанский и французский есть. Мы там записались в Б класс. Говорят, учительница сильная. Если что, приходите тоже туда. Вон, девчонки наши уже успели подружиться.
Я возмутилась: это мы‑то подружились?! Да я эту Дашку терпеть не могу… Хотя… Она смотрела на меня так, будто и не собиралась вспоминать всего, что я ей наговорила. Может, и правда, забыть всю эту историю с Вероникой?
Мы долго молчали, никто не решался заговорить первой, пока наконец Даша не спросила:
– Можно я посмотрю твою куклу?
Я не очень охотно рассталась со своим сокровищем, но всё‑таки протянула ей Веронику.
Даша бережно взяла её в руки.
И, удивляясь самой себе, я предложила ей:
– Ты можешь взять её до завтра.
Даша согласно кивнула мне в ответ, улыбнулась розовыми губами, и я почувствовала, что уже ни чуточки не злюсь на неё, а, наоборот, улыбаюсь тоже. Между нами пробежала искра, и мы заранее предугадывали, что всё‑таки окажемся в одном классе, и – как знать? – когда‑нибудь и в самом деле подружимся.
Глава 2
Роза красная моя
Но первым человеком, которого я назвала другом, был Вовка Шевырёв. Я встретила его в школе второго сентября. Школа была красно‑жёлтая, как осень, пахла свежей краской и лаком и этим понравилась мне. Собственно говоря, я должна была пойти совсем в другую школу – большую, трёхэтажную, с серой крышей. Мама водила меня туда на занятия для дошколят. Но в августе, когда нужно было пройти какой‑то непонятный конкурс, передо мной положили несколько листов бумаги с заданиями, и я запуталась в большом нарисованном лабиринте. Я заблудилась в нём и беспомощно чертила слабые линии ручкой. Хмурый старый человек забрал у меня листы, позвал маму, что‑то сказал ей – и мама резко рванула меня за руку, вывела из класса, а потом, уже на улице, стала отчитывать за то, что я не справилась с лабиринтом. Мы шли по скверу, людей вокруг не было видно, так что мама не очень стеснялась в проявлении чувств.
– Ужас! Как можно было не сделать такое простое задание?! Обыкновенный лабиринт! Мы же тренировались дома!
Она шла очень быстро, а я спешила за ней, тяжело дыша, и оправдывалась:
