Слёзы Иссинир

Дамайна и Иш’тару расстраивало, что все растения подле древа погибали каждый раз, когда оно засыпало, и потому коснулись они воды, что текла из‑под основания древа, и наполнили они ее своей силой, и стала та вода светиться во тьме, не позволяя себя отравить. И тогда стали растения расти по берегам ручьев и на их дне. А из почек, что набухали на корнях древа, омываемые ручьями, и из цветков и бутонов, что осыпались в воду, из дыхания древа, что касалось воды и земли, родились нэйсиэль – народ леса, дети божественного древа, что поселился на корнях его, ибо было рядом с ним светло и тепло. Назвали они божественное древо – Даосин, что означало «свет жизни»

Нэйсиэль прятались у корней, прикрывались сброшенной корой древа, но многие из них все равно погибали, когда ворханы поднимались на поверхность. Тьма не могла больше тронуть воду, но нэйсиэль, созданные жизнью, что текла в дереве, светом, что исходил от его ветвей и коры, умирали от тьмы, что творения Тенебрис в себе несли.

Посмотрев на страдания лесного народа, Иш’тара пожалела их и попросила мать, чтобы она держала ворханов под корнями и не позволяла им подниматься на поверхность, на что Тенебрис разозлилась и отказалась. Ворханы родились раньше нэйсиэль, и по праву первых могли бродить, где им хочется.

Тогда Иш’тара попросила помощи у Хелльтар, и Хелльтар даровала нэйсиэль бессмертие. И тьма больше не могла убить народ леса, но многих неосторожных нэйсиэль, кто перестал ее бояться и ушел далеко от древа, когда оно уснуло, она извратила и обернула в дархаров, что стали враждебны и воинственны к собственным братьям и сестрам. И восхитилась ими Тенебрис, ибо были они прекрасны и устрашающи одновременно. Захотела она, чтобы жили они на поверхности, как и нэйсиэль, и попросила она Дарнаоса, чтобы защитил он ее творения от губительного воздействия света, но только бог света отказался, видя, как агрессивны творения его супруги. Тенебрис разозлилась, ибо не видела она ничего прекрасного в нэйсиэль – были они мягкосердечными и немощными, по ее мнению. Тогда она пошла к Анкиоре, чтобы он создал ей еще более совершенных созданий из ее тьмы, дабы убедить мужа, что они достойны жить на корнях древа под его светом. Но и Анкиора отказал в помощи Тенебрис, ибо видел в ней алчность и упрямство, тщеславие и гордыню.

Чтобы уберечь оставшихся нэйсиэль, Иш’тара попросила о помощи брата, так как были они детьми Тьмы и Света. Коснулись они корней божественного древа Даосин, и как много времени назад, дало древо росток, из которого выросло еще одно древо. Мощные корни их были едины, и заключили они под собой тьму, что убивала все живое. И реки, что срывались раньше в темноту, потекли по земле, что расширилась и стала больше благодаря второму ростку, позволяя больше не ютиться на маленьком клочке земли. Дамайн создал озера и моря, чтобы повсюду почва была плодородной. И мягкий свет древа, что нэйсиэль назвали Иссинир – светом, что разгоняет тьму и согревает ее, не вредил Тенебрис, но держал ее тьму и ее творения в стороне от мирных созданий нового мира.

Так Иш’тара и Дамайн навсегда разделили тьму и смерть.

 

Пролог

 

Порой, в поисках себя, мы находим совсем не то, что искали.

 

В Шаэд‑Морхе всегда была ночь. Небо над этими забытыми богами землями никогда не видело ни луны, ни звезд, лишь непроглядную, зловещую тьму, дремлющую в глубоких расщелинах безжизненных долин, текущую в руслах давно высохших рек, обнимающую одинокую башню из черного камня, чья вершина куталась в густой дымке мрака. Колыбель Тьмы и самых страшных кошмаров, которые она только могла породить в начале времен. Самый темный уголок мира, про который на протяжении многих веков старались не вспоминать, словно бы так он мог исчезнуть не только из воспоминаний, но и с лица земли.

Чертог Вечной Темноты был сердцем этих отравленных земель. Вокруг него, словно вода в окружающем рве, плескался мрак, а черные сосуды зловещим рисунком испещряли каменистую поверхность долины, убегая вдаль и углубляясь в самые недра.

Воздух над долиной пропитался ужасом, смерть здесь пахла гнилью и кровью, поднимаясь из бездонных расщелин подобно серным газам. Затаившееся среди скал зло смотрело на мир издалека, в предвкушении, когда настанет время выйти из душных, плотных теней, словно бабочка из кокона.

На подступах к Чертогу Темноты двумя древними стражами возвышались тотемные столбы с изображением творений Тенебрис, чьи распахнутые пасти служили чашами для жертвенной крови. Слабо мерцающий между ними разрыв пространства походил на безобразный шрам. Он казался безжизненным, но внезапно заалел, будто заполняемая кровью рана, зарябил и исказился, пропуская кого‑то с другой стороны. Существа, ступившие на землю Шаэд‑Морха походили на людей, но диких и безобразных. Кожа их, пепельно‑серая и тусклая, никогда не видела солнца. Подобно зловещим татуировкам, на ней лежал узор черных сосудов. Существ было много. Один за другим они выходили из Излома, одетые в костяные доспехи и маски из черепов. В их нестройные ряды вклинивались связанные рабы, измученные ровно настолько, чтобы им хватало сил переставлять ноги. Стеклянные глаза смотрели в никуда. На шеях пленников слабо мерцали металлические ошейники, ощетинившиеся внутрь зубчатыми шипами, царапающими кожу при каждом движении.

Рабов повели к башне, у которой не было входа. Когда отряд приблизился к глухим стенам через ров мрака, вздымающегося черным туманом к ногам заключенных, один из воинов в костяных доспехах достал клинок и перерезал горло близстоящему к нему пленнику, толкнув его вперед. Кровь хлынула резвым потоком из рассеченных сосудов и забрызгала темную глухую стену башни. Камень, что до того спал, пробудился и жадно впитал подношение. Там, где не было ничего, проступили кровавые символы, сплетаясь в очертания арки.

Воин махнул рукой, и пленников стали заводить внутрь прямо сквозь камень, который до сих пор выглядел твердым и неприступным. Рабов повели в подземелье по темным сырым коридорам, спиралью уходящим вниз. Воздух здесь был тяжелым и липким, как на болоте, пристающим к коже, точно грязь.

Подземный зал, куда обреченных согнали точно скот, был круглым и просторным, полностью занимая один из нижних уровней. Пол в форме чаши был разделен на равные сегменты уходящими к центру желобами.

Прибывший отряд уже ждала высокая молодая девушка, одетая в платье, сотканное из теней, подол которого темной дымкой клубился у ее ног. Ее длинные платиново‑белые волосы ниспадали ниже поясницы, убранные назад обручем из черных ветвей. Вязкими каплями крови среди них сверкали рубины, играя светом факелов на острых гранях.

Девушка велела расставить рабов по периметру строго напротив желобов, в центр плит из черного камня. На их тусклой поверхности были выбиты угловатые, зубчатые узоры, линии которых стекали прямо в устья желобов.

Последнее мгновенье тяжелым грузом повисло в воздухе, рисуя на полотне времени отчетливую черту между «до» и «после». Миг ожидания медленно скользил по этой черте, не спеша сорваться в одну из сторон. Растягивая предвкушение смерти, позволяя ей насладиться повисшим в воздухе напряжением. Она точно бусины на нитке перебирала эти мгновенья, решая, какое же станет роковым.