Слёзы Иссинир

Еще раз взглянув на письмо от Ригана, адресованное Крине, в котором он уведомлял о своем визите заранее, как и полагалось, дабы попросить моей руки, и которое тетушка по секрету мне показала, я залилась краской и мечтательно закружилась по кухне. Все еще сложно было поверить, что я, наконец, стану невестой, а затем и выйду замуж. Я всегда думала о предложении и браке как о чем‑то сказочном, о чем можно прочитать лишь в романах и стихах. Казалось бы, вот оно рядом подтверждение того, что это нечто реальное и осязаемое, стоит только взглянуть на соседей. Но женатые пары постоянно ссорились, о чем‑то спорили, поэтому отношения между ними мало походили на любовь. От того и брак казался чем‑то несуществующим. Когда дядя был жив, он говорил, что сказочные принцы не для меня, всегда предрекал, что я выйду замуж за разбойника или пирата. Дядя Рикхард меня и саму называл красивой разбойницей, позволяя мне, словно дикарке бегать с другими детьми, размахивая палкой. Но он же, когда я повзрослела, и подарил мне мое первое красивое платье из розового шелка с белыми лентами и шифоновыми вставками. Он привез его из Эрмаха, столицы Арденгарда, расположенной в западных регионах страны. У дяди Рикхарда был свой небольшой магазинчик диковинных и редких товаров – амулеты, сервизы, травы, масла и мыло, модная одежда, какую носили в крупных городах, и книги. Все, что не было ново для больших городов, но необычно для нашего захолустья, можно было найти у дяди в магазинчике. Когда он умер, Крина не пожелала продавать дело, которое мужу удалось открыть с таким трудом, и взялась за него сама. Мне тоже приходилось там иногда работать – замещать тетушку. Магазинчик дяди мне нравился, там всегда было уютно и приятно пахло травами и разными сортами чая. А колокольчики‑обереги всегда ласкали слух, позвякивая от легкого касания ветра сквозь открытое окно. В этом магазинчике я впервые и встретила Ригана. Нам было по десять лет, когда он вместе с отцом пришел к дяде за важным заказом. Мать Ригана сильно болела, и дяде пришлось ехать за целебными травами очень далеко к какой‑то старой ведьме.

– Твои волосы похожи на золотой шелк, – сказал он мне тогда, улыбнувшись. С этого момента и началась наша история.

– Вот подпалишь себе подол платья, потом будешь перед женихом обожженной задницей сверкать. То‑то я посмеюсь, – продолжала подначивать Крина, раскладывая фрукты по корзинам.

– Почему я должна сливаться с толпой? Красоту надо подчеркивать, а не прятать! Дядя всегда так говорил и повторял, что я самая красивая не только в Бриле, но и во всем Арденгарде! – вздернув подбородок, заявила я тетушке. Ее взгляд на мгновенье стал острым, и я рефлекторно отшатнулась, думая, что сейчас получу очередную порцию физически‑болезненных нравоучений. Но Крина лишь вздохнула и покачала головой.

– Дядя твой слишком много говорил и сильно тебя баловал. Срывал мне весь воспитательный процесс. А потом умер и оставил мне расхлебывать заваренную им кашу.

Я захохотала от ее слов и одновременного облегчения, что никакого наказания не последует.

– Но каша ведь вкусная? – лукаво вопросила я.

– Уж очень болтливая, – отмахнулась тетушка, пытаясь скрыть улыбку за кривым оскалом.

– Ну, если бы не дядюшка, я бы, наверное, мало сейчас походила на девушку. Ведь это он приучил меня к платьям.

– Да, – согласилась Крина, продолжая раскладывать фрукты по корзинам. – Теперь я даже об этом жалею.

Я махнула на тетушкино непраздничное настроение рукой. Иногда я ее не понимала, ведь она сама нанимала мне учителей, чтобы дать хорошее образование, учила хорошим манерам и светскому этикету. Говорила, что не смотря на глушь, в которой мы живем, забывать свои корни нельзя. О благородной крови, которая текла в жилах Крины, говорило буквально все – ее движения, манера разговора, осанка, взгляд, но ее отношение к людям было добрым, и она сама вела дела. В этом я тетушку совсем не понимала. Наш род не бедствовал, поэтому я не могла взять в толк, почему тетушка сама вела дом и хозяйство.

– Потому что труд не дает забывать о том, что все мы люди, и как тяжело дается то, что мы имеем, – отвечала Крина на подобные вопросы, когда я их задавала. Но я ее мнения не разделяла. Зачем трудиться, когда у тебя и так уже все есть?

– Принеси с чердака сандаловые свечи, – попросила Крина, выдернув меня из состояния задумчивости. Кивнув, я направилась в коридор, а оттуда по лестнице на чердак. Деревянные ступеньки поскрипывали под ногами, напоминая мне старушек на лавочках, которые постоянно кого‑то обсуждают своими скрипучими голосами.

На чердаке не было и пылинки. Тетушка убиралась здесь с завидной регулярностью. Наш чердак рушил все стереотипы – он не был темным, жутким, и не имел поселенцев в лице призраков. Все было убрано и разложено по местам. Большие окна взирали на солнечный город снаружи, разливая густой дневной свет на пол и стены. Здесь было уютно, и порой я приходила сюда, чтобы побыть в одиночестве и почитать приключенческие романы, оставшиеся мне от дяди. Когда я касалась старых корешков, всегда вспоминала его добрые глаза, веселую улыбку с хитринкой и приятный голос, которым он мне читал рассказы о странствующих героях, побеждающих врагов, благородных принцессах, которым приходилось отречься от привычной жизни, чтобы обрести свое счастье, и жутких существах – вампирах, оборотнях, болотницах и темных ведьмах, которых давным‑давно истребили. Каждый раз, открывая новую книгу или перечитывая старую, меня охватывал дух приключений, который звал меня в далекие земли и вдохновлял на поиски чего‑то нового и неизведанного. Но стоило убрать книгу на полку, и от прекрасных строк оставалась лишь грусть и болезненная пустота, которую позже заполняли мысли, вторившие мне «Зачем куда‑то ехать и что‑то искать? У тебя здесь есть все, что можно только пожелать».

Взглянув на полки с книгами, я почувствовала, как внутри просыпается ностальгия и тянет за те струны души, которые я старалась не трогать. Отвернувшись от разноцветных корешков, я направилась к противоположному шкафу, где в шкатулках лежали мешочки со смесями трав, свечи, старые пергаменты с рецептами, и много всякого хлама, к которому я не притрагивалась. Достав пару свечей, я уже собиралась спускаться обратно в кухню, когда внутри дернулось какое‑то необъяснимое чувство, потянувшее меня обратно к шкафу. Удивленно взглянув на полки, я потрясла головой, словно бы приходя в себя, и снова собралась развернуться к двери, но не смогла. Ноги будто приросли к полу, а взгляд стал взбираться вверх по полкам, пока не наткнулся на небольшую неприметную шкатулку, стоявшую на самой верхней полке. С первого взгляда ее можно было бы не заметить среди ящичков и вышедших из моды статуэток, выбросить которые у Крины просто не дошли руки.

Стоило только прикоснуться взглядом к маленькой старомодной шкатулке, и по телу разлилась приятная теплая дрожь. В голове пронеслась мысль, что эта вещь могла принадлежать маме. У Крины я точно ничего подобного не видела.

Подставив табуретку, я взобралась на нее, отложив свечи на свободное место на полке, и несмело потянулась к шкатулке. Дерево потемнело от времени, когда‑то искусная резьба потерлась и теперь требовала более тщательного внимания, чтобы понять смысл рисунка. Сняв шкатулку с полки, я медленно и осторожно, словно из нее могло что‑то выпрыгнуть, открыла крышку. Внутри на бархатной обивке лежала серебряная цепочка с довольно необычным кулоном. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть. Двойной контур из серебра, переплетенный рунами, образовывал круг, внутри которого с одной стороны была еще одна дуга, заполненная теми же загадочными рунами. Полумесяц и полная луна, заключенные в единых объятиях. А между ними покоился круглый потемневший от времени камень, охваченный серебренными узорами, которые вились по нему как лозы плюща по стволу дерева.