Сон инкассатора. Греховная повесть. Книга первая

Владислав Борисович соседствовал с Казанцевым по лестничной площадке и время от времени составлял компанию Сергею в утренней пробежке. В. Б. Комиссаров был ровесником Казанцева, но стройный одетый всегда в строгие классические костюмы от мастеров‑модельеров безупречных, всемирно почитаемых модных домов – господин (а то, что он был именно господином, у Казанцева не было никаких сомнений) Комиссаров вызывал у Сергея священный трепет. Казанцев не верил в бога, этот трепет перед Владиславом Борисовичем был величиной абсолютной, совершенно очищенной от всяких религиозных моментов. При встрече с этим человеком Казанцев всегда ощущал беспомощность, как пожухлый осенний лист перед лицом стихии, при этом противостоять, преодолеть эту стихию, укротить природу этого трепета не мог. Казанцев как бы позволял – возвышается над собой, но не из‑за страха, а в силу того, что чуял в этом человеке – высшую силу. Владислав Борисович возглавлял отдел внутреннего контроля в самом главном управлении, одной, очень силовой службы.

– А, нам сегодня не по пути – сказал Владислав Борисович, пожимая протянутую ладонь.

 

Казанцев равнодушно повёл плечами, и только сейчас, обратил внимание, на то что стоящий перед ним Владислав Борисович, одет в цивильное, а не в спортивный костюм.

 

– А, это вы куда, так рано? – спросил он, не проявляя особой заинтересованности.

 

– Куда прикажут, – радушно ответил Владислав Борисович.

– Куда прикажут. Раннее совещание на службе, а такое прекрасное утро, жаль менять его на затхлость кабинета. – Добавил он, медленно ступая к подъехавшему, минутой ранее огромному, служебному автомобилю, сверкающему даже в тусклых утренних зарницах медленно занимавшегося небесного пожара.

 

Черный внедорожник Комиссарова, как помпезный фиакр, плавно покатился по дороге вниз, спускаясь от драматического театра по‑утреннему пустому проспекту и увозя, на раннее совещание стройного генерала – силовика с губернатором Номской губернии.

Казанцев взглядом проводил служебный «танк» Владислава Борисовича, быстро удалявшийся по своим генеральским делам, до того момента, когда плотная пелена тумана от остывшей за ночь реки, не поглотила его бронированный корпус.

Узкий (по современным меркам) проспект был зажат с обеих сторон гранитным тротуаром, нагло втиснутым между проезжей частью и историческими фасадами двух, трёх этажных зданий (так же как сейчас) служивших их владельцам как коммерческой, так и жилой недвижимостью. Редкие, отравленные выхлопом и реагентом деревца как измученные дальним переходом в острог заключенные, сиротливо опирались на чернеющие урны городского хозяйства, явно сочетаясь с их цветом и видом ковки, цветом и ковкой собственных оградок.

Проспект скоро упирался в чугунный мост через реку Номь. Река как нагретая жаркими южными лучами змея, остывая, порывисто струилась, унося к скорому слиянию широкие, тёмные омуты подсвеченные новыми светодиодными фонарями с пустынной, окутанной ранним туманом набережной.

В след за исчезнувшим в этом мороке «фиакром», Казанцев побежал мерным, спортивным шагом, совершая последовательные движения, во время которых ноги бегуна как бы летят над поверхностью. Такой стиль назывался – джоггингом. Этот стиль в беге отличается медленный темпом и специальной техникой, отточенной Казанцевым в ежедневных тренировках. При такой технике ноги и весь корпус находятся в достаточно расслабленном положении, а упругий толчок от поверхности отсутствует. Со стороны казалось, что упругое, спортивное тело атлета без каких либо колебаний относительно поверхности, бесшумно скользит вдоль по Няшинскому проспекту в предрассветной дымке, слегка колышущегося пространства.

С первых же мгновений, запущенного ритуала, Казанцев ощутил неимоверный прилив энергии, хлынувшей в него как электрический ток в новейший, модный гаджет, преобразованный трансформатором из переменного в поступательный. Он ощутил себя древнегреческим полубогом, возвращающегося после совершенных подвигов в Олимпийский пантеон, как равный к равным. Казанцев летел, не касаясь земли к дальней вершине, к горизонту, прочь от серости, однообразности, посредственности…

Конец первой главы.

 

***

 

Отступление первое

 

Как часто человек, как существо мыслящее, оценивает себя? Свои ожидания, возможности, способности. Есть ли шкала измерения собственных возможностей? Как корректно оценить величину собственного творческого, мысленного потенциала, сколь высоко наше мнение о самих себе?

Раз за разом, при общении с близкими, друзьями или совершенно не знакомыми людьми, замечаю такие высказывания: «Так и я смогу» или «Нарочно не придумаешь», «А что здесь сложного». Оценивая действия других, мы часто принижаем степень усилий, мастерство и необычность исполнения, совершенство и красоту произведений.

Многочисленные институты, призванные к изучению культурного наследия, убеждают нас, в том, что способность к творчеству ни есть нечто непостижимое, потрясающе непревзойдённое, или, если взглянуть глазами человека верующего, чудотворное, божественное.

В своих трудах «мудрейшие мужи» от современной науки объясняют нам, что:

– Мышление творцов неуёмно в едином стремлении – использовать окружающую нас природу как сырьё, как источник знаний, замечать и изучать свою жизнь и жизнь других людей, повсюду находя образцы для познания и неутомимо комбинируя полученные результаты, творить.

Любой человеческий труд включает в себя моменты творчества, будь то работа хирурга, строителя или учёного, но статуса «Гения», «Мастера» с большой буквы «М» удостоены лишь единицы из нас. Творцов достигших вершин всеобщего признания часто отмечают эпитетами – «Божественный», «Гениальный», «Чудесный» выделяя их из общей массы людей.

«Мы говорим о гениальности только там, где действия крупного интеллекта нам особенно приятны и где мы не склонны чувствовать зависть, поощряя культ „Гения“» Фридрих Ницше.

Обожествляя, делая чудесным дар творца, мы отдаляемся от «Гения», переставая соперничать с его умением, именно в этот момент нас одолевает: лицемерие, бессовестная ложь, лесть, зависть, хвастовство, желание и искание земных и суетных почестей, любовь к роскоши, лукавство, самооправдание, прекословие, унижение ближнего, переменчивость нрава, искание славы человеческой – всё то, что даёт возможность прорасти и не переставая подпитывает в нас – Тщеславие.