Страницы минувшего будущего

Кое‑как совладав с нахлынувшей волной страха, Агата медленно повернулась и посмотрела Денису в глаза.

Холод. Раздражение. Едва различимый прищур.

– Я забыла…

– Это я понял, – Кравцов закатил глаза. – Запиши себе на лбу, чтобы не забыть в сотый раз. Я смотрю, для тебя это привычно.

Рукам стало особенно морозно, и захотелось обнять себя за плечи, защищаясь от резких выпадов.

– Да ладно тебе, – на помощь, как и обычно, пришёл Володя – сохраняя абсолютное спокойствие, он смотал очередной провод и запихнул его в боковой кармашек на чехле от камеры. – Вот закончим, я с Агаткой съезжу, и всё купим.

Кравцов выдохнул вдруг резко, шумно, закрыв глаза. Что‑то задело его во Владимировых словах: Агата осознала это словно интуитивно, и сама удивилась догадке. И тут же поспешила внушить себе, что показалось.

Денис молчал какое‑то время, и не понять никак, о чём он думал, словно выпав из реальности. Слева от него как ни в чём не бывало проверял работоспособность любимой камеры Володя, а Агата стояла напротив и не смела не то, что звук издать какой – пошевелиться боялась.

– Делайте, что хотите, – Кравцов махнул, наконец, рукой и вдруг усмехнулся – безрадостно, как обычно, но с какой‑то вроде бы издёвкой, глядя Агате притихшей прямо в глаза. И бросил коротко одно лишь, насмешливое, вкрадчивое: – Журналистка.

Словно с небес на землю дёргал. Словно нарочно бил наотмашь, ничего вроде и не делая.

В груди заполошно прыгнуло сердце, ударившись о рёбра, и Агата почувствовала, как впервые за долгое время в носу защипало.

Нет. Только не это. Не вздумай даже.

Журналистка.

Что же сделала она такого, чем заслужила отношение столь неприязненное? И дело ведь не в слове, брошенном словно невзначай; главным отвратный тон являлся, которым слово это пропитано насквозь.

Бестолочь.

Вот, что на самом деле он хотел сказать.

Кулаки сами собой сжались, и ногти больно впились в нежную, лишь недавно вычищенную от краски чёрной, кожу. Агата голову опустила и губу закусила посильнее, лишь бы только дыхание сдержать и эмоции свои сокрыть. Вряд ли получилось, конечно, но не давать же волю самой себе?

Со стороны лестницы подбежала женщина с волосами, в хвост высокий собранными, и бесперебойно шипевшей рацией в руке. Окинув группу скорым взглядом, она обратилась к Кравцову, не поздоровавшись и сразу к делу перейдя:

– Собрались уже? Молодцы, машина ждёт, два три восемь номер, – и затем, кивнув в сторону Агаты, легко улыбнулась. – Что, и новенькая с вами? Неужели ты сам?

В ответ фыркнули и равнодушно дёрнули плечами.

– Ещё чего. В гробу я видел по своей воле её брать. Верхи велели.

Интересно стало Агате вдруг, сколько человек уже успели узнать её заочно, а сама она о том и не догадывалась? Понятно, конечно, что Останкино – маленькая деревня в составе одной большой, Москвой которая звалась, но не настолько же, наверное…

Хмыкнув, женщина подмигнула Агате едва заметно, махнула всем сразу рукой и поспешила к лестнице обратно, на ходу что‑то говоря в притихшую рацию.

– Готов? – Кравцов глянул на Володю; тот резко дёрнул собачку молнии, приставил два пальца к виску и козырнул.

– Как пионер перед девятнадцатым мая!

Шутка, конечно же, не прошла. Агата по‑прежнему молчала, подавленная и какая‑то словно на части разбитая; от Кравцова эмоций никто и не ждал особо.

– Поехали тогда.

Пришлось двинуться послушно следом, и слова склонившегося к уху Володи словно сквозь плотный слой ваты донеслись:

– Правильно. Раньше сядешь – раньше выйдешь.

Оглянувшись с непониманием во взгляде, Агата лёгкую в ответ усмешку поймала:

– Всё равно ничего интересного не будет.

Прозвучало это очень странно, однако уже на месте стало вдруг понятно, что не совсем уж Володя и слукавил. Несмотря на весь азарт, который горел в душе угольками, подсознание подсказывало, что история, в общем‑то, вряд ли необычной оказалась бы.

Возле универмага собралась очередь пугавших размеров. В девяносто втором году в крупных городах не жили – выживали. И сейчас, выпрыгнув из служебной «газели», Агата украдкой поглядывала на людей. Внезапно стало страшновато даже – невооруженным глазом видно, что толпе совершенно никакого дела не имелось до обосновывавшихся чуть поодаль телевизионщиков. Лишь пара человек недоуменно и даже как‑то с раздражением перебросилась парой слов, кивая в их сторону. Легко предположить, как далеко могли послать всю съёмочную группу разом при любой попытке расспросить кого‑нибудь.

Периодически и Агата стояла в таких очередях, тянувшихся, словно змейкой извилистой, вдоль стеклянных витрин. Ей очень повезло – благодаря жившим в деревне бабушке и деду семейство Волковых регулярно получало посылки с провиантом. И в том истинная роскошь заключалась. Иные семьи, не имея такой подмоги, обрекались на часовые выстаивания километровых очередей во всё свободное время.

– Чуешь? – Агата вздрогнула и обернулась на голос: в шаге от неё Володя рассматривал толпу, щурясь от ярких солнечных лучей и отточенными движениями разматывая провода камеры. Пришлось с шумом втянуть носом тёплый воздух.

– Что?

В ответ усмехнулись и пожали плечами.

– Демократия.

Невесёлая улыбка тронула губы. Если бы кто знал наперёд, что оно вот так вот сложится…

Из «газели» выпрыгнул водитель, и вдвоём с Володей они потащили аппаратуру чуть в сторону от машины, под зелень раскидистого дуба, чтобы не нагревать её раньше времени. Проследив за их маршрутом, Агата вновь повернулась к толпе. И тут же наткнулась на замученные и даже отчасти злобные взгляды – несколько человек из очереди внимательно наблюдали за телодвижениями незваных гостей. По крайней мере, Агата чувствовала себя здесь именно так – словно она притащилась в незнакомую компанию, в которой её никто не ждал и видеть не хотел.

И кто знал, насколько правдиво такое ощущение?

Откуда‑то справа подошёл Кравцов; совершенно равнодушно глянул на очередь, затем перевел взгляд на застывшую, подобно изваянию, Агату.

– Они так смотрят… словно проклясть готовы.

Чёрт бы побрал тебя, Волкова!