Свенельд. Янтарный след
– Человек с заячьим сердцем не заслуживает никакого наследства. Он доказал, что внук рабыни. Но если тебе его так жаль, расскажи им, какую шутку мы с ними сыграли… вдвоем, – Хлёдвир протянул руки, будто хотел ее обнять, и Снефрид опять отошла. – Ну куда же ты бежишь? Я‑то знаю, как это у настоящих сейд‑кон. Поколдовав, они до смерти хотят любви, чтобы восстановить растраченные силы. Если ты и правда вызвала дух, то теперь тебе нужен живой мужчина. Вот он я перед тобой. Воин мой закален в немалом числе сражений, но никогда не откажется от новой закалки[1].
– Живой? – недоверчиво переспросила Снефрид. – Ты был очень убедительным мертвецом. Я бы поверила, если бы не видела их раньше.
– Ох, после конунга тебе простой человек не годится? Думаешь, мой воин чем‑то хуже того, что у Эйрика? Его‑то уж больше у тебя не будет. Эйрик, хоть и берсерк, больше не желает тебя видеть, после того как другой любовник пытался тебя прирезать чуть ли не у него на глазах.
– О! – Удивленная Снефрид вытаращила глаза. – Да где же ты набрал этих нелепых слухов? Надеюсь, ты не дорого за них дал, потому что не стоят они ничего.
– Все Бьёрко знает про ваши дела, – холодно сказал Хлёдвир, и его глаза стали жесткими. – Оттого Эйрик и отослал тебя на край света, чтоб не позорила его перед людьми?
– Тебя‑то это уж точно не касается, – сдержанно сказала Снефрид. – Тебе бы стоило побеспокоиться о своих делах. Что если Стейн и Бергстейн узнают в тебе того мертвеца, с которыми сражались?
– Я скажу, что это ты уломала меня помочь тебе, ведь на самом деле ты вызывать духов не умеешь. И это тебе стоило бы побеспокоиться, чтобы меня не узнали. И чтобы я сам случайно не проговорился о нашей веселой шутке…
Хлёдвир снова придвинулся и взял ее за плечи. Он глубоко дышал, хотя после бега по пустошам уже должен был успокоиться, его светло‑карих глазах Снефрид видела напряжение и решимость.
– Оставь меня в покое, Хлёдвир, – негромко сказала она. – За меня есть кому постоять.
– Ну и где же они? – Хлёдвир решительно обнял ее и притиснул к себе, давая ей убедиться, что его «воин» и впрямь готов к жаркому бою. – Когда они вернутся, можешь пожаловаться, а я скажу, что ты после колдовства так жаждала мужчину, что сама на меня набросилась.
Он наклонился, намереваясь ее поцеловать; Снефрид слегка отвернула голову и прошептала ему в ухо:
– Хлёдвир, я и правда умею вызывать духов. И передавать. Не советую испытывать это на себе. Я владею духом Одина‑Бурого – ты знаешь, что это такое? Он разорвет тебя изнутри, ты взбесишься, будешь кидаться на стены, а потом тебя зарубят, как бешеного пса.
Голос ее звучал мягко, почти ласково. Прижатая к Хлёдвиру, она ощутила, как по его плечам прошла дрожь.
– Хочешь меня запугать? – Он наклонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Предупреждаю. Ты, видно, из тех мужчин, что желают каждую красивую женщину и потому сами себя убеждают, что она распутна. А убедив себя в этом, полагают себя вправе применять силу. Но многим приходится об этом пожалеть.
– А ты, стало быть, целомудренна, как… как… как все девы Гевьюн вместе взятые, хотя едва ли эта мать великанов может научить девушек скромности. Это после того как жила и с Эйриком, и с его братом, и еще с другим их братом, который убил второго?
– Ну у тебя и мысли! – рассердившись больше за братьев Эйрика, чем за себя, Снефрид хотела оттолкнуть его, но Хлёдвир ее не выпустил, и она уперлась ладонями ему в грудь. – Этими выдумками ты себя тешил весь долгий день на море?
– А теперь я хочу потешить моего воина.
– Ты сам просил, – мягко сказала Снефрид, подалась к нему, потянулась к лицу и поцеловала в губы.
И слегка дохнула в него той силой, что с ночи полнолуния жила в глубинах ее существа, растворенная в крови.
Хлёдвир даже не успел обрадоваться, что вроде как добился своего: в нем будто взвыл дикий зверь. Душу залило ощущение жуткой темной силы, цепенящей, разом вырвавшей власть над духом и телом.
Отлетев от Снефрид, Хлёдвир упал на земляной пол; от толчка и она едва не упала и привалилась к стене. С задушенным криком Хлёдвир покатился по полу, ударился о помост, потом об очаг. Черная сила кипела в нем, полностью лишив его власти над собой; все жилы и мышцы разрывала боль. Чужая мощь издала хриплый низкий рев, рвавшийся из его безвольно открытого рта, и глаза пучились от ужаса.
Снефрид жадно наблюдала за ним – она владела силой Одина‑Бурого совсем недавно и не видела ее действия на людей. Хлёдвир катался по полу, размахивая руками, будто пытался уцепиться за что‑нибудь и вновь обрести опору, вырваться из пут этой темной силы, но не мог – она была внутри.
Через несколько мгновений Снефрид взмахнула над ним жезлом вёльвы и позвала: назад! Глубоко вдохнула.
Хлёдвир застыл, скрючившись на полу. Черная сила покинула его, но и всякая другая тоже. Даже настоящий, выученный берсерк теряет силы после того, как в него войдет Один‑Бурый и воодушевит на яростный бой. Простой же человек после прилива этой силы становится глиняной чашкой, ударом камня разбитой вдребезги.
Осторожно обойдя Хлёдвира, Снефрид удалилась в женский покой. Понадеялись они провести ночь с удобством! Но уж Хлёдвир ее больше тревожить не будет.
Стейна нашли: убегая через поле совсем в другую сторону, он попал в яму, вывихнул ногу и чуть с ума не сошел от страха, что мертвец его поймал и тянет под землю. Даже не мог отозваться на крики, и сыскали его, когда осветили ту яму факелом. На носилках из жердей и двери его принесли домой, и Асвард с Бергстейном вправили ему ногу. О наследстве Сэмунда он больше и слышать не хотел, но Бергстейн, тронутый его неудачей, пообещал, что отдаст несколько выпасов из своей доли. Снефрид пропела простые целебные заклинания, достав свой березовый «целящий жезл», и Стейн, успокоившись, заснул.
– Тихая выдалась ночка! – бормотал Асвард, когда все наконец стали устраиваться спать. – Вон уже и светает! Кетиль умно поступил, что остался в гостевом доме!
Хлёдвир молчал, сонно мигая, и выглядел точь‑в‑точь как человек, который с самого вечера спал глубоким сном и пропустил всю суету.
* * *
Асгард
…Когда Дрожащий Путь привел меня к воротам Асгарда, Хеймдалль уже ждал. Он был в обличье красно‑рыжего быка и вид имел весьма грозный. Заступил мне дорогу и стал бить копытом землю, наклоняя огромные золотые рога и угрожающе фыркая.
– Привет и здоровья тебе, Хеймдалль! – сказала я. – Зачем ты принимаешь столь грозный вид? Я пришла издалека и очень устала, хочу поскорее найти приют и отдых. Не настолько же асы лишены чести, чтобы забыть законы гостеприимства!
[1] Принятая в то время метафора сексуальной связи.
