Свет в ее глазах

– Ты говоришь так каждый раз, когда я отсылаю тебе чертежи новых проектов.

– Потому что ты профессионал своего дела, и я горжусь тобой, сын.

Иногда я получал от отца похвалу, ему нравилось то, как я выполняю свою работу. Это происходило не так часто, в основном между моментами, когда он отчитывал меня за мой образ жизни, отношение к рабочему графику и нежелание наследовать его кресло. Но сейчас он слишком сильно разбрасывается похвалой.

В кабинет заглянула Мэдди с кофе. Я окинул ее беглым взглядом: темные волосы убраны в строгий хвост, одета в светлую блузку и темную обтягивающую юбку. Именно такая одежда была на Джоанне в нашу недавнюю встречу. Скучные, неприметные, отталкивающие вещи делали Дикарку притягательной и сексуальной, чего не скажешь о Мэдди.

Я поблагодарил секретаршу, потянулся к своей чашке и сделал глоток горячего ароматного напитка. Отец занял предложенное ему место и повторил за мной. Как только Мэдди покинула кабинет, я отставил чашку и сунул ему планшет в руки.

– Те чертежи устарели, вот, здесь новые.

Он поставил чашку на стеклянное блюдце, взял планшет и принялся изучать чертежи. Вот только его глаза не двигались. Через несколько секунд он сказал:

– Ты отправил мне чертежи полчаса назад. Ты успел изменить их за полчаса?

Я кивнул:

– Смотри, вот здесь я решил сделать стену длиннее, так большая часть окон этого крыла будет выходить на восток. – Я провел по экрану, перелистывая слайд. – А здесь я спроектировал удобный выезд на северную улицу. Есть еще небольшие изменения на следующих двенадцати слайдах, но они не так критичны. Нужно будет согласовать это с заказчиком.

Вернее с заказчицей. С сексуальной и вредной заказчицей.

Несколько минут отец молча пил кофе и изучал мои чертежи. Я покорно ждал, когда он закончит. Теперь точно стало ясно, что он ушел в себя, иначе не тратил бы по минуте на слайд, который может просмотреть за секунды.

– А теперь выкладывай, зачем ты на самом деле пришел в мой кабинет. К чему все эти «я тобой горжусь», «ты профессионал» и прочее дерьмо?

Он перестал притворяться, что глубоко увлечен чертежами и посмотрел мне в глаза.

– Твоя мать вернулась в город.

– Откуда ты знаешь?

Грант нервно вздохнул и достал из кармана сигареты.

Похоже, о том, что у него получалось бросить курить, можно забыть.

– Она звонила мне несколько часов назад.

– Здесь не курят, – сказал я, задумчивым взглядом прожигая стену. Отец кивнул, и убрал сигареты, тогда я встал со своего кресла и поставил перед ним пепельницу.

– Чувствуй себя, как дома.

Внезапно возникло желание что‑нибудь разбить, в надежде, что мне полегчает.

Не полегчает. Сколько я ни пытался забыть или оправдать действия Елены, мне не становилось легче.

Я беспокойно расхаживал по кабинету, спрятав руки в карманы брюк.

– Зачем она вернулась и почему позвонила?

– Хочет наладить отношения.

– С кем?

– И со мной и с тобой.

– Надеюсь, ты послал ее?

– Касаемо части, где она хочет наладить отношения со мной – да, а вот с тобой…

Я устало опустился в кресло и с силой сжал подлокотники.

– А что со мной? Я не желаю ее видеть!

Отец молчал, вероятнее всего думая, что я слечу с катушек. Но я уже не тот несдержанный подросток, которым когда‑то был. Я вычеркнул ее из своей жизни и даже не считаю ее матерью.

– Блейк, – начал отец, одаривая меня тяжелым взглядом. – Я надеюсь, ты не станешь делать глупостей.

– Нет, я не стану делать ничего, что может навредить мне.

Но он не верил.

– Пообещай мне, Блейк.

– Да чего ты так завелся?

Отец вскочил со своего места.

– Чего я завелся? Однажды ты поджог ее машину, гараж!

– Я сотню раз говорил тебе, что не делал этого!

– Вас с Калебом поймали на месте преступления! – прошипел отец.

Его все еще не отпускала та ситуация, в которой я не был виновен.

– Я тебе еще раз говорю, мы не трогали ее машину! – заорал я.

Калеб – мой кузен, мы с ним ровесники. В тот день, когда случился большой пожар на участке Елены, мы находились поблизости, видели, как полыхает ее гараж и машины, но не имели к этому никакого отношения.

– Елена видела тебя собственными глазами!

Злость и ярость поглощали меня, более десятка лет меня винят в том, чего я не делал. Отец – единственный человек, который должен был поддерживать меня во всем, смотрит на меня как на преступника. Родная мать, которая ушла от нас, просила посадить меня за решетку на двадцать лет.

 

Мы перелезли через невысокую изгородь и упали прямо в кусты гортензий. От боли Калеб жалобно пискнул.

– Тихо, нас же могут услышать, – шикнул я на него.

Неудивительно, что он скулит. Калеб был как девчонка, слишком большая неженка.

– Блейк, кажется, я вывихнул шею, – застонал он, заставив меня закатить глаза.

– Шею нельзя вывихнуть, ее можно только сломать.

Я встал на ноги и помог подняться Калебу. Потирая больное место, он обиженно посмотрел на меня. Мой локоть болел от удара, а колени были разодраны в кровь, но в отличие от него я не распускал слюни.

На улице смеркалось, мы смогли прийти к дому мамы только после восьми вечера, до этого у Калеба была тренировка по бейсболу.

И как он вообще биту держит, у него же не руки, а макаронины какие‑то!

Оказалось, что семья Калеба жила через две улицы от дома моей мамы. Мы неделю вынашивали этот план. Ни мне, ни Калебу не позволялось уходить дальше нашей улицы. Пришлось импровизировать. Калеб вернулся с тренировки и должен был отправиться в душ, пока его мама готовила нам ужин, я подождал его на заднем дворе, и, схватив велосипеды, мы помчались искать дом моей мамы. Его оказалось не трудно отыскать, он был очень большим и ослеплял своей белизной, сильно выделяясь среди прочих.