Свет в ее глазах

Майя встала со своего места и принялась хлопотать на кухне: поставила чайник, достала чай, и принялась разворачивать пирожные, которые она купила в Куки Хэвен.

Я продолжал прожигать ее настойчивым взглядом в надежде, что это подействует, и она уйдет.

Майя была дорога мне, но в последнее время мне стало казаться, что я устал от нескончаемого потока людей рядом. Вечеринки казались пресными, походы в клуб больше не прельщали меня. Мы приходили, я напивался, на утро чувствовал сильнейшее похмелье, и все повторялось снова. Жизнь стала серой и блеклой.

Я попал в день сурка.

Все чаще мне хотелось остаться дома или загрузить себя дополнительной работой. За последние полгода мы даже перевыполнили план строительства. Проекты сыпались на меня как из рога изобилия, я всячески подталкивал отца к подписанию контрактов и работал по каждому из них.

Утро переходило в день, день в вечер, а вечер в ночь. На следующее утро я понимал, что просидел в стенах своего кабинета сутки. Тогда я шел домой, спал до обеда и снова возвращался к работе.

Полагаю, все дело в возрасте. Мне двадцать пять, я уже не молод. Вот, как чувствуют себя взрослые люди, они закапываются в работе и прожигают жизнь на тусовках, только бы не оставаться один на один со своим «я».

– Ты хоть бы накинул что‑нибудь, – сказала Майя, кивая на мой голый торс и обмотанные полотенцем бедра. Затем она подошла ближе, внимательно рассматривая меня. – Иисусе, Блейк, ты вообще ничего не ешь, а только занимаешься в зале? Рельеф как у каменной статуи.

– Спасибо за комплимент, – ухмыльнулся я.

– Это не комплимент, – фыркнула она, наконец скидывая с себя пальто.

– Майя, я опаздываю, – строго сказал я.

Она несколько секунд смотрела на меня, затем улыбнулась уголком губ, и пройдя мимо, запрыгнула на барный стул снова.

– У тебя есть еще полчаса, – деловито выдала она.

– С чего ты это взяла?

– Твой телефон у меня, – сказала она, надкусывая эклер покрытый шоколадом.

– И что он у тебя делает?

Она показала пальцем на свой рот, как бы прося меня подождать, пока она прожует кусок эклера.

Я сложил руки на груди, ощущая подступающее к моей груди раздражение.

– Ты сам отдал его мне, – сообщила она, – когда вчерашняя клубная гарпия висла на тебе, как на шесте, в попытках заполучить твой номер.

Точно.

Девица не отлипала от меня весь вечер, буквально умоляя взять ее в туалете, но я не стал с ней связываться. Случайный секс тоже больше не прельщал меня. Не то, чтобы я берег свою розу для кого‑то особенного, за это было поздно переживать, ведь когда мне было четырнадцать лет, ее срезала старшеклассница из соседней школы.

Я рано познал все прелести сексуального мира, может, поэтому в последнее время я вел себя как гребаный священник? Может я пересытился бесконечным потоком тел и секса? И что теперь? В горы уезжать? Уходить в монахи?

Нет.

Сегодня вечером, я пожалуй сниму парочку блондинок или брюнеток в клубе. Яйца гудели.

Майя вытащила телефон из сумки и передала мне его в руки.

– Вообще я пришла не из‑за него, – сказала она.

– А зачем еще? – непонимающе спросил я.

Майя вздохнула и отодвинула от себя тарелку с эклером.

– Джим не разговаривает со мной после вчерашнего, – сказала она. Глаза Майи стали наполняться слезами и я понял, что пора валить. Но если я сбегу, то какой я друг после этого?

– Вы живете в одной квартире, – напомнил я.

Как они могли ни разу не поговорить за ночь? Тяжело игнорировать кого‑то, кто спит рядом.

На удивление Майя стойко держалась, ни одна слеза так и не скатилась по ее щеке. Глаза покраснели и поблескивали от света из окон.

– Он привез меня домой и уехал, – сказала она голосом, понизившимся на несколько тонов. – Он разозлился, сказал, что ему нужно побыть одному и обдумать все как следует, – всхлипнула она. Все‑таки слез сегодня мы не избежим, рано обрадовался. – Но я совсем не понимаю, о чем он хочет подумать? О том, что меня следует бросить?

Я тяжело вздохнул и облокотился на стол, располагаясь напротив Майи.

Вот поэтому не стоит заводить отношений. После них чувствуешь будто тебя поездом переехали.

 

***

 

Майя успокаивалась долго.

Я ничего не смыслил в том, как утешать девушек. Короткое «не плач» почему‑то не срабатывало.

Как обычно, на встречу я опоздал. Отец был не доволен мною.

– Здравствуйте, прошу прощения за опоздание, я генеральный директор Джефферсон Констракшн – Грант Джефферсон, а это мой сын, Блейк – он наш главный инженер, – выдал отец стандартную фразу нашим потенциальным клиентам.

Мужчина в черных джинсах поднялся, чтобы пожать отцу руку. Я скучающе оглядывал помещение ресторана. Мы часто проводили встречи именно здесь: тихое место, при этом находится в самом центре города.

Отец пожал руку мужчине и тот двинулся ко мне, как только я увидел его лицо, меня мгновенно парализовало.

Пижон – он же Конрад Хэтфилд.

Настроение сразу упало до минимума, хотя оно изначально было на нуле.

Из‑за его спины показалась хрупкая фигурка девушки, я видел лишь рукав белой блузки, изящное запястье и мелькнувшую темную макушку. Мне даже не нужно было видеть ее лица, чтобы понять, кто стоит за спиной Хэтфилда.

Что за…

– Черт, – сказала она, заметив меня и застыв, словно ледяное изваяние.

Джоанна Хэтфилд.

Или правильнее будет Селеста?

Ее лицо побледнело, и синие глаза на фоне этого белого полотна были как два больших озера.

Может, я все еще валяюсь дома в отключке после насыщенного вечера, в противном случае как объяснить то, что передо мной стоит Селеста Хэтфилд?

– Что? – тихо спросил Пижон, пожимая руку мне, обращался он к своей сестре.

– Простите, – коротко извинилась она, но в голосе совсем не было раскаяния. Глаза выдавали ее растерянность, но как же быстро она от нее избавилась, заменяя решимостью и непоколебимостью.