Сыщики из третьей гимназии и Секрет медальонов

– Здравия желаю, – сказали они Яблочкову.

– Ну наконец‑то! – с гневом воскликнул он. – Где вас черти носят? Я же приказал ехать за мной.

– Приказать‑то, приказали, – вздохнул «студент».

– …только прогонных не дали, – вторил ему «чиновник».

– Пришлось бегом, – пояснил задержку «фабричный».

– А с Большой Морской путь неблизкий, – закончил «извозчик».

– Что вы здесь забыли? – спросил, растолкав вошедших, полицейский пристав.

– Это агенты сыскной, – пояснил Яблочков.

Штат сыскной полиции был невелик – двадцать два человека, включая четырех канцелярских работников. И конечно же, побороть преступность в Петербурге, население которого приближалось к миллиону, они не могли. Но в помощь штатным сотрудникам разрешалось привлекать людей со стороны. Их и называли агентами. Платили им сдельно, только за выполненные поручения. Большинство агентов сотрудничали с сыскной полицией не один год и были столь же профессиональны, что и штатные сотрудники.

– Описание икон составили? – спросил у пристава Яблочков.

– Конечно. Заодно ещё раз допросил Павлухину. И теперь абсолютно уверен, что она невиновна.

– А я вот нет. И потому её арестую.

– Но я же сказал… – запротестовал пристав.

– Восемьдесят процентов преступлений против хозяев совершают их слуги, – с интонацией учителя напомнил ему Яблочков.

– И где же тогда заклады? Куда она их, по вашему мнению, спрятала? – возмущенно спросил пристав. – В квартире мы всё обыскали.

– А вдруг на чердаке? Вдруг в подвале соседнего дома?

– Ерунду говорите! Понапраслину на меня возводите! – возмутилась Павлухина.

– Может, и понапраслину. А может, и нет. В съезжем доме посидишь, пока не разберемся.

– Господин Яблочков, я на вашем месте арестовал бы не Павлухину, а дворника, – стал настаивать пристав.

– А вот с этим согласен. Его тоже отведите в кутузку.

Прокопий, услышав про съезжий дом, рухнул на колени:

– Помилуйте, ваше благородие.

– Городовые, исполняйте, – приказным тоном велел Яблочков. – Так, теперь что касается вас, господа агенты. По конторской книге и описи икон, что составил господин пристав, проведите розыски в ломбардах, у ростовщиков и известных вам скупщиков краденого.

 

* * *

 

1872 год

 

План завладеть медальоном брата Дерзкий вынашивал с этапа в Сибирь, куда шёл, скованный по рукам и ногам.

До Нижнего Новгорода каторжники и ссыльные ехали по железной дороге. Там их посадили на пароход, на котором они доплыли до Казани, где им положен был отдых в пересыльной тюрьме. В таких тюрьмах содержали не только приговоренных к Сибири, но и осужденных по более мелким преступлениям.

Ночью чья‑то грязная рука потянулась к медальону на его шее.

– Убери клешню! – рявкнул Дерзкий. – Иначе пальцы откушу.

– Да я только посмотреть, – примирительным тоном сказал щуплый осужденный Петька Малюга, который отбывал тюремный срок за изготовление фальшивых денег. – Там ведь картинка внутри? Так? А на ней офицер с березкой?

– Откуда знаешь?

– Так я этот медальон разрисовывал. Вернее, два их было. Заказчик от чахотки умирал и хотел сыновьям по медальону оставить на память. Из‑за болезни уж очень капризным был. Позировать не захотел. Мол, старый уже. А хочет, чтобы сыновья его помнили молодым. Потому принес мне свой юношеский портрет, где он ещё подпоручик и сидит у себя в кабинете, а за его спиной раскрытое окно.

– Знаю я этот портрет, – буркнул Дерзкий.

– Так значит, ты его сынок?

– Не твое собачье дело.

– А шифр‑то разгадал?

– Какой ещё шифр?

– Сними‑ка медальон.

Дерзкий снял его с шеи. Малюга достал из штанов лупу:

– На, гляди, видишь березу?

– Я её и без лупы вижу.

– А то, что на портрете березы нет, обращал внимание? Там за окном дорога, вдоль неё деревья, а вдалеке церковь. А на медальоне твой папашка велел нарисовать только березку. Осеннюю, желтую, почти облетевшую. А сколько на каждой из веточек листьев, самолично мне указал.

– Дай‑ка лупу.

Дерзкий навел её на березку:

– Вижу восемь парных веток. На самых верхних ветках слева один листок, справа восемь. Чуть ниже слева два, справа восемь. Ещё ниже слева голая ветка, справа пять. В последнем ряду слева опять голая, справа четыре. И что сие значит?

– Дата.

– Дата чего?

– Дата смерти: 1828.05.04 – Одна тысяча восемьсот двадцать восьмой год мая четвертого дня. Именно так дату в документах пишут. И на могилах так раньше писали. Теперь‑то наоборот, четвертого мая 1828 года. А на втором медальоне была зашифрована дата рождения. Там то ли тринадцатый был год, то ли четырнадцатый, уже не помню. А бумажку, где записал, давно потерял. Я ведь и могилку искать пытался…

– Зачем?

– Ну как зачем? Папашка твой в ней бриллиантов на сто тысяч спрятал.

– Откуда ты это знаешь?

– Я тогда в ювелирной лавке Брандта художником служил. Твой папашка в ней медальоны и заказал. А незадолго до того он спрашивал у хозяина, сколько весит партия бриллиантов стоимостью в сто тысяч рублей.

– Он её купил, эту партию?

– Не знаю. Во всяком случае, не у Брандта.