Томка и рассвет мертвецов

Согласитесь, всякий из нас периодически считает себя несчастливым. Вроде все есть – дом, хорошая работа, дети, семья, шашлыки с друзьями на даче по праздникам, и здоровье не шалит, и бодрость духа, и грация, и пластика… а потом что‑то происходит, и ты чувствуешь себя незаслуженно обиженным небесами. Начинаешь жаловаться и ныть. Выпиваешь. Срываешься на окружающих. Казалось бы, остынь, оглядись вокруг, подумай. Ты поймешь, что ничего не изменилось. Пройдет черная полоска, наступит белая. Не ты первый, не ты последний. Как говорил один классик, даже худшие дни этой жизни чертовски хороши.

Но бывают и радикальные случаи, когда спорить трудно: несчастья валятся на голову одно за другим. И не просто бытовые житейские неприятности, а именно несчастья. Будто в одной точке бескрайней Вселенной – конкретно в тебе – сосредоточились все возможные аномалии.

Нина Ивановна Захарьева рано похоронила мужа. Пять лет наслаждалась обычным семейным счастьем, но потом ее любимый и единственный мужчина в пьяной драке хрестоматийно нарвался на нож. Нет, он не был забулдыгой, но Сволочь‑С‑Косой иногда выбрасывает фортеля. Пришел Виктор Захарьев с товарищем в ресторан мирно отметить повышение по службе, никого не трогал, наслаждался антрекотом, элитным коньяком и беседой, но из‑за сущего пустяка сцепился с компанией новых русских в малиновых пиджаках (дело было в девяностых). В зале ресторана конфликт удалось погасить усилиями службы охраны, но уже поздно вечером, затемно, на выходе из заведения случилась новая потасовка. К «пиджакам» подъехала группа поддержки. У двоих мирных интеллигентов в противостоянии с десятком быков не было никаких шансов. Товарищ отделался сотрясением мозга, а Захарьев умер в реанимации от ножевого ранения.

У Нины Ивановны на руках остался трехлетний сыночек, а доходов – зарплата учительницы, да и то не регулярная, а лишь по большим государственным праздникам. Чем только не занималась преподавательница истории, чтобы вырастить Степку. Репетиторствовала, что‑то перепродавала, перешивала. Писала чужие дипломы и курсовые. Жила в тумане, о себе не думала, только бы Степка не чувствовал себя обделенным.

В общем, как‑то проскочила тяжелое время. Не без потерь, но выжила, сохранив работоспособность и здоровье. Парнишка вырос красивым и умным.

А в начале нулевых его переехал грузовик. Случилось это возле самой школы. Стоял Степан на обочине, на проезжую часть не ступал, ждал прохождения автомобильного потока. Там его и зацепил старенький вонючий ЗИЛ с неисправным рулевым управлением.

Хоронили всей школой. Да что там школой – всеми ближайшими к ней кварталами. Нина Ивановна перенесла сердечный приступ, два месяца провела в больнице. Еще полгода ушло на психологическую реабилитацию. Впрочем, едва ли реабилитация закончилась и сейчас: кому довелось пережить смерть собственных детей, уже никогда не станет прежним.

Спустя два года после гибели Степана, в 2004‑м, скончалась от инсульта родная сестра Захарьевой. Дарья Ивановна тоже в одиночку растила сына, но тот был уже относительно взрослый. Пашке как раз исполнилось пятнадцать. Фактически он остался единственным близким родственником. Нина Ивановна взяла его жить к себе…

 

…На этом месте я матушку прервал. Мне стало нехорошо.

Я вышел на балкон. Закурил. Съеденные две тарелки отбивных уже рассосались. Вернулась апатия, усиленная каким‑то новым ощущением.

Мать встала рядом, положила руку на плечо.

– Ты все никак не бросишь курить, дорогой.

– Бросишь с вами, – с горечью отмахнулся я. – Тут на героин сядешь.

– Тебя задела эта история?

Я хмыкнул. Матушка прекрасно знала, что задела. Да, я бывший мент, а менты, как врачи, лишены сентиментальности: сотни изломанных жизней и судеб проходят через их руки, и если над каждой горевать, сам в психушке окажешься. Но я не просто бывший мент. Я филолог по первому образованию, и на руках у меня маленькая дочка, которая полностью зависит от меня. Поневоле станешь чувствительным.

Я шумно выдохнул, затушил сигарету в жестяной банке из‑под шпротов.

– Бывает же такое.

– И не говори. Но ты до конца не дослушал.

– Но я уже все понял. Нина Ивановна потеряла и племянника, так?

Матушка кивнула.

– В конце прошлого года Павел ехал по трассе и влетел в дерево. Машина сгорела дотла. Тело обуглилось. Ему было двадцать три года всего.

Я живо представил себе эту картину. Напрягать воображение не пришлось, потому что я подобное видел в реальности. Пару раз на нашем участке взрывали бандюганов. Полыхающая тачка с телом внутри – зрелище не для поклонников дневных ток‑шоу.

– Как его опознали?

– Точно не знаю, кажется, по каким‑то личным вещам или просто пробили машину. Тебе лучше поговорить с самой Ниной Ивановной. Хотя должна предупредить, что она сейчас… как бы поточнее выразиться…

– Не совсем в себе?

– Нет, она вполне адекватна, но смерть всех близких мужчин, конечно, основательно ее подкосила.

Я машинально пошлепал по карманам брюк в поисках сигареты, но вспомнил, что оставил пачку в прихожей. Я не знал, что ответить. Матушка говорила так, словно я уже дал согласие погрузиться в историю с головой. Этим она меня всегда и обезоруживала: она могла точно предсказать мой следующий ход. Физичка, одним словом.

– Чего вы ждете от меня?

– Ты ее просто послушай. Мы можем завтра приехать к ней в гости, и ты все увидишь сам.

– Что я должен увидеть?

Матушка вздохнула.

– Это трудно описать. Это нужно увидеть своими глазами и послушать рассказ из ее уст.

– Интригуешь?

– Не без этого. Просто я хочу ей помочь. Ты же знаешь, сынок, я никогда не тревожила тебя без крайней необходимости, но тут… даже я, физик и скептик, была, мягко говоря, в шоке.

Я хмыкнул. Если что‑то так раззадорило мою прагматичную матушку, стало быть, дело заслуживает внимания.

Стоя на балконе, глядя вниз на пешеходов и проезжающие по переулку автомобили, я снова вспомнил Шерлока Холмса, скучавшего без интересного занятия. Вот к сыщику без предварительной записи вошел посетитель, и скуке конец.

Я вернулся в комнату. Дочь оставила картофельное пюре на тарелке, уничтожив все мясо, и теперь валялась на диване, глядя в телевизор.

– Чаю? – предложила ей мама.

– С лимоном, но без лимона, пожалуйста.