Трибунал

– В чём же тут ваш грех? Послушать вас, вы поступили правильно, нуль‑капитул‑тетрарх!

– В том лишь, что я поступил так не ради моего служения, не ради торжества космического разума, не ради будущего Большого Гнезда или этого несчастного Пероснежия, я сделал это исключительно из чувства самосохранения. Поступил я так затем, что боялся оказаться на том суде. И боялся быть на нём по праву осуждённым. Пусть и на пару с вами, соорн‑инфарх.

Свет летящий. Симах Нуари в тот миг глядел на своего , как на некую диковинку, будто впервые заметив подле себя нечто небывалое, невозможное, и потому удивительное. аколита

– Ясно. Вы знаете, коллега, выбирая вас для этой миссии, я надеялся, что вы сроднитесь с этой расой, пропитаетесь их мечтами и тревогами, но я не мог даже и в самых смелых своих мечтах предположить, что вы заразитесь от них теми же ментальными болячками.

Звучало это не очень оптимистично, но Илиа Фейи продолжал настаивать на своём, краснея рострумом и то и дело запинаясь:

– Вы меня не слушаете, соорн‑инфарх, дело не во мне и не в моих возможных, как вы их называете, ментальных болезнях. Да, я нечаянно подтолкнул Финнеана к дальнейшим действиям, но решение принимал он сам, в кои‑то веки не летящие спасают артманов, а артманы находят в себе силы сделать хоть что‑то в свою пользу, сделать так, как поступили бы они, а не мы.

– Так вот в чём дело.

Симах Нуари больше не спорил. Он размышлял, и сила железной логики знала, куда вести его острый, безошибочный разум.

– Только теперь мне стало ясно, почему наш спор так затянулся. Признавайтесь. Ваше вмешательство было не единственным.

– Как и ваше, соорн‑инфарх. Четыре крафта под командованием контр‑адмирала Молла Финнеана не просто так не смогли покинуть пустотность в Скоплении Плеяд и были вынуждены вернуться к Воротам Танно и проследовать далее до «Тсурифы‑6».

– Что ж, кумулятивный эффект от взрыва сверхновых приводит к тому, что пространство пустотности вокруг взрыва становится непроницаемым для обратного проецирования. Я не готов с вами обсуждать детали тех событий, вы и так слишком много наговорили артманам и чем меньше вы знаете, тем лучше, но да, мы, летящие были прямо заинтересованы в том, чтобы те четыре крафта не сумели завершить намеченную траекторию. Но вы… неужели вы думали, что я не замечу эту несчастную шлюпку?

Ну почему же. Заметить её несложно. А вот решать, как с ней поступить, соорн‑инфарху придётся здесь и сейчас.

– Она здесь оказалась случайно, учитель, и никто не хватится тех несчастных артманов, что оказались на её борту волей судьбы и моей личной волей тоже. Но вы же видите, что не в состоянии помешать ей покинуть субсвет прямо сейчас. Точнее, вы можете это сделать, лишь попытавшись её уничтожить. Но этого я вам позволить не смогу, даже если вы мне прикажете. Моё служение противоречит подобному приказу и я лучше погибну сам, но не дам вам допустить самую главную ошибку с самого начала этой миссии.

– Вы намекаете сейчас, что я могу её уничтожить лишь вместе с вашим «Лебедем», нуль‑капитул‑тетрарх.

Голос Симаха Нуари скрежетал будто металлом по стеклу.

– Несомненно, именно так вы и должны поступить, если наш спор ни к чему вас не привёл, и вы до сих искренне уверены в собственной правоте. Что такое жизнь моя и жизнь этих артманов в сравнении с судьбами Большого Гнезда? Пыль, тлен.

Соорн‑инфарх не ответил. Лишь помедлил немного, размышляя о чём‑то своём, после чего оборвал связь.

Но «Лебедь» его отнюдь не разверзал жерла своих орудийных башен, и команда открыть огонь так и не прошла по Крылу. Шлюпка с двумя артманами ушла на прыжок, а Илия Фейи остался один на один в темноте непроницаемого кокона, от которого было не избавиться. Посланник оставался сокрыт ото всей прочей Вселенной, слепой, глухой и безгласный. Пленник на собственном корабле.

Во тьме прошло шесть сезонов, Крыло неспешно мигрировало вдоль границ Фронтира, но в контакт с артманами не вступало. Создавалось такое впечатление, будто Симах Нуари нарочито отбрасывал в построении дальнейших планов сам факт того, что Воинам артманов теперь доподлинно известно, что спасители никуда не улетали, что они тут, у самых стен топологического додекаэдра Цепи, чего‑то ждут, прежде чем нанести решающий удар.

Да, Илиа Фейи признавал свою вину, он и правда осознанно выдал человеку Цзинь Цзиюню, как тот настойчиво просил себя именовать, всю суть и глубину той опасности, что нависла надо всей артманской цивилизацией после начала неурочного мятежа контр‑адмирала Финнеана. Выдал и отправил обратно к Воротам Танно с миссией донести своё предупреждение Конклаву, прикрыв его шлюпку примитивным, но действенным боди‑блоком. К счастью, соорн‑инфарху в тот раз хватило присущего всем летящим чувства сенситивизма, чтобы не лишать своего теперь уже точно бывшего аколита жизни только потому, что тот оказался упёртым, как артман, настаивая на собственной правоте.

Но Илиа Фейи не оставлял попыток всё‑таки достучаться до учителя.

Он писал ему ежедневно.

В форме докладных записок, личных посланий, формальных рапортов, официальных запросов, бюрократических жалоб, сухих формуляров, дипломатических депеш, секретных каблограмм, пространных анкет, исторических справок, фактологических уточнений, научных статей и критических отзывов.

Каждое его утро по бортовому расписанию зависшего в черноте космической ночи «Лебедя» он поднимался из постели, завтракал и принимался писать.

Это были личные мемуары, беллетристические эссе, рассчитанный на широкий круг читателей научпоп, историографический нон‑фикшн, пространные рассуждения в новомодном жанре альтернативной истории, героико‑трагедийный эпос о богатырях далёкого прошлого, ладно ложащийся на проблемы современности, наброски будущих научных трудов и выдержки из уже опубликованных.

После обеда его больше вдохновляли художественные формы.

Памфлеты, апокрифы, пьесы, романы в стихах и стихи в прозе. Байопики, батальные полотна, трагикомедии, киберпанки и сатириконы.

Лимерики, верлибры, гекзаметры, силлабизмы, аллитерации и логаэды.

Анекдоты, байки, стендапы, частушки и скальдические песнопения.

К вечеру каждого нового дня ему начинало казаться, что он постепенно сходит с ума.

Ответа ему не было.

Как неизменной оставалась и чернота окружающей ночи.

Но Илиа Фейи не спешил сдаваться. Время шло, но он, запертый наедине с собственными мыслями, всё больше предавался уверенности в собственной правоте.

Не до́лжно летящим вершить судьбы чужих рас, и самый тот миг, когда соорн‑инфарху пришла в голову ложная идея того, что подобное вмешательство ради далёкого будущего может быть им же и оправдано, будет теперь навеки омрачать совместную историю их народов. Родовая травма, базовый конфликт «спасителей» и «спасаемых» с той поры навсегда останется с ними.