Трибунал
– Неважно. Главное, чтобы истинный виновный всего случившегося всё‑таки нашёлся.
– А, так это всё‑таки не переговоры, а тот самый, упорно отрицаемый тобой трибунал?
– Ни в коем случае. Но лично я буду тщательно следить за всем, что на этих ваших заседаниях будет произноситься и подразумеваться.
Ничего, и кроме него найдутся… наблюдательные. Те насупленные парни с Тетиса выглядели весьма решительно. И глобулы их уж точно не упустят ни слова. А вот ты, брат‑оператор, что‑то не договариваешь.
– Звучит не так, будто тебе просто нечем заняться. Я бы даже сказал, что ты уже решил для себя, что и где искать.
– Скажи прямо, ты думаешь, что я от тебя что‑то скрываю?
– Ну почему же, – Кабесинья‑третий потратил пару секунд, подбирая слова, – мне кажется, что ты можешь вполне не нарочно упускать нечто важное. Нечто такое, что представляется тебе само собой разумеющимся, но мне оно при этом попросту не известно. Что‑то из того, что случилось между моей физической смертью и моим же преждевременным возвращением три года спустя.
Риоха вполне достоверно затряс в ответ головой, изображая недоумение.
– Что бы это могло быть, такого, что не отображалось бы в общедоступных базах и требовало непременного получения каких‑либо сведений от меня лично и никак иначе? Потому что только так бы я мог это всё, хм, так упорно упускать.
– Например, ты мне так и не объяснил, что Лидийское крыло вообще делало за Воротами Танно.
Риоха в ответ лишь сделал большие глаза.
– Но я тебе рассказывал и про триангуляцию, и о пропавшей группе доктора Ламарка.
Подождал, вздохнул и пошёл с самого начала.
– Всё собственно и началось с того, что от них пришёл маяк с координатами. Тут все словно с ума посходили. Четыре ПЛК контр‑адмирала Финнеана врубают прожиг, за ними в погоню бросается флот адмирала Таугвальдера, между ними мечется «Лебедь» Воина, начинается полная неразбериха, наша станция остаётся без энергии – первторанги же все ушли, бакены Цепи это всё едва пропускают обратно, в субсвет вместо походного ордера валится каша из импактной шрапнели и уцелевших крафтов, мы с ребятами едва выстраиваем в пределах ЗВ хоть какой‑то порядок, и тут возвращается эта самая четвёрка во главе с «Тимберли Хаунтед» контр‑адмирала Финнеана, в конце концов, пересмотри ещё раз записи, всё же задокументировано!
Риоха, произнося эту тираду, начал постепенно распаляться.
– И ты прав, я до сих пор не знаю, что на самом деле у них там стряслось, ни Финнеан, ни тем более Таугвальдер мне не докладывают, но это не потому, что я что‑то скрываю!
– Вот опять ты за своё. Я не утверждал, что ты что‑то скрываешь. Но мне со стороны всё‑таки виднее. Вы все находились внутри, вы наблюдали этот дурацкий мятеж в развитии. И потому вы не говорите о главном.
– О чём же?
– О том, что послужило спусковым крючком конфликта.
– Триангуляция?
– Да. Я же застал начало истории. Все, на каждом стендапе перед началом дежурства, только и говорили о фокусе. Мол, в нём главная загадка бытия, стоит нам разобраться с этим фокусом, как будет решена и проблема угрозы, и мы всё‑таки сможем покинуть Барьер, окончательно разобраться с врагом, а Цепь станет не нужна.
– Ну, да, было такое.
– И вся эта триангуляция именно потому и была так важна, потому, как я понял, контр‑адмирал Финнеан и отправил смертничков майора Томлина с группой доктора Ламарка, потому же и решил во что бы то ни стало, даже нарушив прямой приказ адмирала Таугвальдера и хуже того – Воина, во что бы то ни стало их вернуть со свежей информацией с места. Я ничего не упускаю?
– Ну.
– Фидеры гну. Почему все забыли про фокус?
– Так группа Ламарка и не вернулась. И Финнеан к ним не пробился. И даже разведсаб, триангулировавший в итоге фокус, больше не подавал никаких признаков жизни.
– И никого это не беспокоит? Ну там, Адмиралтейство, Квантум, Порто‑Ново, всех прочих?
Риоха в ответ призадумался, попутно листая какие‑то датасеты.
– Как я понял, этот квадрант Цепи был блокирован до того, как нейтринная буря по ту сторону Барьера успокоится.
– И переговоры у нас на борту к этой блокаде никакого отношения не имеют?
– Судя по всему, нет.
– И никого не беспокоит, что прошло уже три стандартных года, и пора бы уже хоть немного в этом вопросе пошевелиться?
Риоха пожал в ответ плечами.
– Я не знаю. Чего ты от меня хочешь?
– Да ничего, это же ты сюда явился, мне нотации читать, мол, не торопись, успеешь ещё в форму прийти. Или это не ты был.
– Ладно, уговорил, не буду я тебя больше стараться поддерживать. Раз ты такой подозрительный у нас стал. Только вот что я тебе скажу. Пока ты тут ищешь у меня в речах проговорки и недомолвки, я бы на твоём месте лучше поразмыслил над тем, почему всё‑таки именно тебя выделили из всех операторов станции в качестве переговорщика.
– Потому что я один в тот момент болтался в морге бесполезным куском плоти, а у остальных была работа?
– Вовсе нет. Потому что ты всегда был из нашей команды самым социализированным. Ты и погиб‑то почему? Спасал экипаж рудовоза. Кому в той горячке было до них дело? Тебе. Ну так прекращай ныть, что тебя из канистры будто бы достали против твоей воли. Всё не так, и ты прекрасно это знаешь. Работа есть работа. Теперь – вот такая.
Ну спасибо, будто он не в курсе.
Только ты, Риоха, разговор в сторону‑то не уводи.
И тогда Кабесинья‑третий достал свой главный козырь.
– Допустим, у меня паранойя. Согласись, в моём положении это не самое страшное, что бывает на свете. Могу себе позволить. В конце концов, к управлению станцией меня всё равно теперь и на пушечный выстрел не подпустят, по крайней мере без глубокого перепрофилирования аугментации и повторного подтверждения грейда. И не спорь, все эти упражнения, что мне тут напрописали коновалы, – это всё полная ерунда. Допустим даже, что меня разбудили для единственной цели – вести эти странные переговоры, которые уже три года идут без меня и, судя по всему, ещё лет сто будут идти после.
– Но?
– Не надо, не торопи меня. Так вот, допустим, нет никакого подвоха, вот только один вопрос, почему именно сейчас?
– Ну, я же объяснял, прибытие новых делегаций, эффектор, смена формата. Возникло предложение расширить присутствие на переговорах представительства самой станции.
– Возникло предложение? Так‑таки само собой и возникло?
– Ну, не совсем само собой.
