Трибунал
– За три года никакие биоинженеры Семи Миров не способны с нуля собрать полноценного носителя. Ни с бэкапом в наличии, ни тем более без. И тебе это прекрасно известно. Они должны, они обязаны быть старше.
– Хорошо, значит, готовую память записали на готовые болванки. Опять же, зовите спецов с Эру, они вам всё скажут.
– Мы и вызвали. Но если тут замешан кто‑то из них, что им мешает банально соврать?
Ну, приехали.
– Ладно. Я понял. Мы в тупике. И тупике давно и тщательно спланированном, – неожиданно для себя Рауль почувствовал, что больше не злится. – Чем я могу помочь расследованию?
– Ты не поверишь, но тебе предстоит общаться с этими двоими и их экипажами.
Вот же черти космачьи, так и знал, что тут будет какой‑то ещё подвох.
Двери обеих камер послушно разомкнули замки и тут же распахнулись.
– Во дела, они и правда тебя оживили!
Голосили мичмана́, разумеется, хором.
ПЛК ходил ходуном.
Аварийную сигнализацию давно заглушили, в ней не было смысла.
«Тимберли Хаунтед», застрявшую у самого края топологической проекции, от любого неосторожного движения могло разорвать горизонтом событий, так что на фоне грозящей крафту неминуемой катастрофы с тем же успехом можно было пускать в общем канале бравурные марши, а не истерику сенсоров предельной нагрузки. Подобное сопровождение по крайней мере придавало бы сил измученным навигаторам.
Впрочем, и усталостный износ нервных центров экипажа был не главной проблемой контр‑адмирала. Да, его флагшип был готов пойти на дно, но он был готов сделать это с честью и гордостью, поднятыми флагами и выстроенными во фрунт матросами вдоль бортов, все как есть в белоснежных бушлатах и бескозырках. Честь флагу а‑атдать! Ура‑а! В конце концов, их сюда отправили служить не ради мирной старости на тихих планетах вроде далёкого Имайна. Гибель в огневом контакте как цель, гибель в качестве подвига была и для контр‑адмирала, и для его людей такой же естественной, даже желанной, как для многих других домашний уют или успех в карьере.
Смерти тут никто не боялся, тем более что большинство экипажа составляли отнюдь не естественники. Консервы с бэкапом, оставшимся в ближайшем порту, при любом исходе ничего значимого не теряли. Космос расправлялся с тобой мгновенно и безболезненно, а даже если застрянешь в итоге посреди субсвета в холодеющей железке, всегда можно прервать эту историю исполнением пары простых команд.
Лишь бы всё было не зря.
Бессмысленно растраченная жизнь, годы, впустую проведённые в саркофаге – вот что пугало любого вояку. И был он при этом контр‑адмиралом или рядовым «тинком» в десантном боте – уже не столь важно. Лидийское крыло каждым прожигом пыталось доказать самому себе, Адмиралтейству, всему остальному человечеству, что всё – не зря. Потому и бросалось в самые отчаянные авантюры с головой, потому и жалело лишь о том, что врага сумели разбить предыдущие поколения вояк, им же досталось вот это – продолжать биться разбитой в кровь башкой о твердокаменный полог субсвета.
Человечество в Галактику‑то вышло таким же образом – сжав зубы и яростно выгрызая себе каждую пядь доступного пространства.
С одним лишь отличием. Раньше они бились о горизонт событий со стороны «физики», теперь же, вырвав чуть ли не через силу у спасителей‑летящих вожделенную технологию активного проецирования, приходилось, сделав шаг вперёд, штурмовать уже новую нежданную преграду.
Собственный Барьер.
Тот самый Барьер, что был возведён некогда для безопасности и удобства космических полётов. Забудем про кошмары затяжных пассивных прыжков, когда каждый цикл разморозки устраивал экипажу неизбежную децимацию, не считаясь с рангами и званиями. Оттуда и пошла практика бэкапов. Век Вне почти не оставил выживших на борту отправленных к звёздам ковчегов, будь то переделанный под грузопассажирские нужды бывший флагшип Ромула «Цагаанбат», до сих пор служащий кэрриером на внутренних рейсах, или же специально построенные для этой цели «Ганимед», «Эола» и остальные их систершипы, разлетевшиеся пять столетий назад по мирам будущего Фронтира в поисках безопасной гавани. Из тех, кто покидал Старую Терру, до цели добрались единицы. На поверхность пригодных для жизни суперземель ступали их дети и даже внуки. Или бэкапы их, детей и внуков.
А всё ради чего? Только лишь чтобы уже несколько поколений спустя обнаружить себя запертыми в незримой холодной тюрьме медлительного субсвета.
Хочешь перемещаться по Галактике быстро и с солнечными ветерком? Получи ответные эхо‑импульсы в харю, мать твою канистру. Ну, или, как вариант, огонь штурмовых орудий осколков Железной армады, якобы давно и неоднократно уничтоженной треклятыми спасителями.
Обман. Всё сплошной обман.
Кто бы мог подумать, что космос может стать человеку темницей? Какие учёные‑фантасты рассказали бы нам заранее, что скорость света – хуже всякой черепахи, которая убила философа Эсхила и которую не догнал герой Ахилл (не перепутайте). Медленная и неумолимая. И вот они снова идут на штурм природной крепости релятивистской причинности. Штурмуют изо всех сил, и всё никак не могут её преодолеть, пусть ещё вчера именно этот участок Скопления Плеяд ничем не отличался от любой другой пустоты на задворках Галактики.
Контр‑адмирал и его вояки думали лишь о тактике проецирования и перегруженных фидерах. Это мозголомы пусть потом чешут в затылках, строя гипотезы и выводя на бумаге новые законы бытия. Лидийское крыло хмуро, стиснув несуществующие у большинства живых душ на его борту зубы отвоёвывало обратно субсвет так же методично, как их героические предки атаковали боевой ордер врага в Бойне Тысячелетия.
С одним лишь отличием.
Четвёрке первторангов не было суждено одолеть противника.
Истаивала энергия в накопителях. Гасли фидеры. Или же кто‑то из навигаторов совершал ошибку, слишком близко подходя к огненной границе файервола. Так или иначе, это случалось снова. Индексы кораблей один за другим гасли в недрах гемисферы, гибла «Тимберли Хаунтед», сам же контр‑адмирал погружался в темноту пустого инфоканала.
И начинал всё сначала.
Нужно было во что бы то ни стало отыскать способ. Он был. Контр‑адмирал чувствовал, что способ есть.
– Контр‑адмирал Финнеан, сорр!
Голос Сададзи доносился из такого зыбкого далёка, что казался ещё менее вещественным, чем окружающая симуляция.
