Триста миллионов спартанцев
– Хорошо. А кто тебе интересен?
– Какая, к черту, разница, кто мне интересен? И какое твое дело?
– Нет, я серьезно. Не будь такой недружелюбной – мне просто любопытно.
– Тебя это не касается, Ян.
Так и не притронувшись к еде, она отложила в сторону вилку и отвернулась. Ян молча наблюдал за ней.
– Урмас? – спросил он наконец после недолгой паузы.
Она посмотрела на него долгим, испепеляющим взглядом. Они говорили всего минуту, а настроение уже было окончательно испорчено – и он продолжил:
– А я‑то думал, он предпочитает ту развеселую девчушку, которую ты – по странному совпадению обстоятельств, конечно же, – на дух не переносишь. Но, думаю, как человек самых высоких моральных качеств, он, наверное, не оставил безответным и твое глубокое чувство к нему? Он выделил для тебя время, да, Анна? Или, может быть, делает это регулярно?
Она встала из‑за стола, но он схватил ее за руку:
– Сядь.
– Отпусти меня, – зашипела она. – Я хочу уйти. Теперь я и вправду тебя ненавижу.
– Ты пришла, чтобы покончить с этим? – спросил он, глядя ей в глаза. – Так давай это сделаем. Давай договорим – и после, если захочешь, разойдемся в разные стороны и ты сможешь больше не разговаривать со мной.
– А о чем говорить сейчас? Ты ведешь себя, как скотина.
– Извини. И сядь, пожалуйста, – примирительным тоном повторил Ян. – Сядь, мы закончим разговор и разойдемся.
Немного поколебавшись, она все‑таки села за стол. Ян отпустил ее руку и, повернувшись к туристкам, которые с интересом наблюдали за этой сценой, сказал им по‑русски с небольшим акцентом:
– Она узнала, что я купил нам обручальные кольца на блошином рынке, и сразу собралась убегать. Так эмоциональна. Ее мать – итальянка.
– Во‑от как, – протянула одна из девушек.
– Да. Но я ее удержал. Нельзя позволить человеку упустить любовь всей жизни из‑за каких‑то сиюминутных заблуждений – вроде того, что кольца незнакомых мертвых людей не подходят для создания здорового брака.
Он снова повернулся к Анне.
– Что ты им сказал? – спросила она.
– Объяснил, что мы не станем друг друга убивать – чтобы они не переживали.
– Потрясающе.
– Мы можем теперь поговорить открыто? Я все же хочу кое‑что прояснить.
– Что, что ты еще собрался прояснять, Ян? – она устало откинулась на спинку стула.
– Ну, например… например, мне действительно интересно, почему ты хочешь быть именно с ним.
– А кто вообще тебе это сказал?
– Ну, брось. У вас уже были какие‑то… отношения? – этот вопрос он выдавил из себя с таким трудом, что она просто не смогла разозлиться на него снова.
– Прекрати, Ян, – ответила она уже чуть мягче.
– Что же, судя по тому, как ты покраснела – да.
Она промолчала, глядя в свою тарелку.
– Ну, хорошо, – Ян тоже откинулся назад и какое‑то время молча смотрел в потолок, обдумывая что‑то.
Затем – судя по всему, приведя свои мысли в некоторый порядок, – продолжил:
– Знаешь, дело ведь даже не во мне и не в моих чувствах, которые тебе не интересны – и это, конечно же, дело твое; территория твоей свободы. Но я еще смотрю на эту ситуацию со стороны, просто как патологически любознательный человек – мне интересно, как устроены вещи. Я, повторюсь, знаю тебя столько, сколько я себя помню, и всегда думал, что ты – особенная, что ты – уж точно не такая, как другие. И, выходит, либо я ошибался насчет тебя, либо не понимаю чего‑то еще… Ты ведь можешь объяснить мне, чем все‑таки он так заинтересовал тебя?
– Такие вещи необъяснимы, – после небольшой паузы с неохотой ответила она. – Человек просто нравится тебе – или нет. Ты сам это прекрасно знаешь.
– Нет, – Ян покачал головой. – Покажи мне ту действительно влюбленную женщину, которая на тот же самый вопрос о ее избраннике не ответит длинным перечнем его реальных и мнимых достоинств. Объясни мне, объясни по‑человечески – в чем секрет?
Анна пожала плечами.
– Он харизматичный, – просто сказала она. – Он интересный, уверенный в себе – девушек это привлекает.
– Уверенный в себе? Да, пожалуй. Местами даже слишком, – усмехнулся Ян. – Но насчет харизмы – в жизни не слышал большую чушь.
Теперь уже настал черед усмехнуться Анне.
– Да, да, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – опередив ее, сухо отреагировал Ян на эту усмешку. – Но нет. Дело не в том, что я пытаюсь дискредитировать конкурента – тем более, что я прекрасно понимаю, что мне это ничем не поможет. Однако, по правде говоря, куда больше, чем твой сексуальный интерес к этому молодому человеку, меня раздражает твое понимание харизмы. И, насколько я могу судить, оно очень, очень распространено.
– Да, и что же с ним не так? – язвительно спросила она.
– А то, что вы считаете – и называете – харизматиками несчастных имитаторов. И только лишь за то, что они занимают много места и производят много шума. Вот что с ним не так, Анна, – он сделал ударение на ее имени. – А это, между тем, абсолютно разные вещи… Вот, например, скажи мне – знаешь ли ты, что я встречаю Урмаса практически каждый божий день, и по десять, пятнадцать, а то и по тридцать раз на дню?
– Ты нездоров? – поинтересовалась она.
– В последний раз я видел его минут десять назад, когда мы входили сюда, – продолжал Ян, пропустив ее замечание мимо ушей. – Он стоял возле гардероба.
– Что?! – она встрепенулась.
– По правде говоря, – уточнил Ян, – я заметил там, в большом зале, по меньшей мере трех урмасов. И одного из них – даже на сцене; он играет на клавишных. Возможно, их там гораздо больше – там довольно много народу, а урмасы в последнее время расплодились в невероятных количествах… ты уже чувствуешь, к чему я клоню?
– Честно говоря, не очень, – покачала головой Анна. – Ты, по‑моему, тронулся со своим Урмасом. Может, мне поговорить с ним, может, он и для тебя сможет выделить время?
Ян снова пропустил ее укол мимо ушей и продолжал:
– А клоню я все к тому же: он – имитатор. Несколько лет назад появилась эта новая мода – выбритые бока, длинные волосы сверху, разноцветные татуировки, длинные окладистые бороды – и урмасы по всему белу свету постепенно, один за другим, проделали это преобразование над собой. Люди, которые дали начало этому, были инициаторами, и некоторые – только некоторые из них – вполне возможно, харизматиками. Но, уж поверь мне, к их числу никак не относится объект твоих страданий.