Триста миллионов спартанцев

 

***

 

Человеческие мысли неподсудны. Но, тем не менее, наш образ мышления, то, как мы выносим свои суждения и даем оценки тем или иным событиям и человеческим поступкам – как своим собственным, так и чужим – многое говорит о том, кто мы есть на самом деле.

Справедливость, чувство и понимание справедливости, любовь к ней – именно то, что отличает достойных людей.

И, если справедливого человека я назову достойным, то справедливого и гуманного я назову достойным и благородным.

Любовь к справедливости выражается в отношении к ней как к высшей ценности, абсолюту – и, как следствие, в стремлении всегда руководствоваться ее интересами и принципами везде, где они применимы, в стремлении действовать исключительно в соответствии с этими принципами.

Справедливый человек всегда ставит интересы справедливости выше всех прочих – в том числе, своих собственных.

Добровольно отступив от них, он саморазрушится, перестанет существовать, как целостная личность, поскольку справедливость является фундаментом его этической системы ценностей, фундаментом для всех его оценок и суждений в этической сфере, фундаментом для доказательств правоты и неправоты; она – то, что позволяет ему отличать добро от зла.

 

 

***

 

Когда вы причиняете – осознанным действием или бездействием – вред другому индивиду, вы проявляете жестокость. И понятие жестокости само по себе не несет ни негативной, ни позитивной окраски – важен контекст, в котором она имела место.

Я могу выделить три вида жестокости: жестокость справедливая, жестокость обоснованная и жестокость необоснованная. Из всех них лишь жестокость справедливая не являет собой преступление.

Когда солдаты, освободившие концентрационный лагерь Дахау, вместе с его выжившими узниками убивали, уничтожали, рвали на части лагерную охрану, они проявляли справедливую жестокость.

Когда в государстве, которое ведет кровопролитную войну на выживание, устанавливаются драконовские законы – это являет собой пример обоснованной жестокости. Эти меры могут быть рациональными и оправданными в плане достижения поставленных целей, но никакой конкретный индивид не обязан становиться жертвой такой жестокости, какими бы важными эти цели ни были. Каждый пострадавший от такой жестокости человек – жертва совершенного против него преступления, жертва несправедливо причиненного ему вреда, неадекватного преступлению, совершенному им самим.

Когда тиран, облеченный властью, развязывает кровавый террор для того, чтобы сохранить ее, он проявляет необоснованную жестокость. Каждый человек, пострадавший от такого террора, становится жертвой преступления, совершенного против него без каких‑либо благих целей или вынуждающих причин.

И у человека всегда есть моральное право сопротивляться несправедливости и защищаться от нее.

Даже если несправедливость совершается достойными людьми вследствие их заблуждения, возникшего по причине несчастливого стечения обстоятельств, это ни в коей мере не лишает человека, должного пострадать от нее, права на защиту и самозащиту. Кроме того, человек, защищающий себя или других от несправедливости, не несет никакой ответственности за вред, причиненный совершающим ее людям при противодействии им.

Из всего вышесказанного следует, что у человека всегда есть моральное право сопротивляться не только любой необоснованной, но и любой обоснованной жестокости – которая есть не что иное, как один из видов несправедливости.

Никто и никогда, ни при каких обстоятельствах не обязан становиться жертвой несправедливости и как‑либо страдать от нее.

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

В семье тринадцатилетнего Яри произошла трагедия.

По семейной традиции, вне зависимости от того, хороший выдался день или плохой, они каждый вечер собирались за ужином в их просторной, светлой гостиной – он сам, его папа и мама.

Сегодня все было иначе. Как и обычно, они сидели вместе за длинным обеденным столом – но не ужинали, а обсуждали произошедшее.

Несчастье случилось с папиной сестрой, тетей Анне. Она возвращалась домой, когда к ней пристала группа солдат. Они не пытались изнасиловать ее – судя по всему, им это было не так интересно, как то, что они сделали; вместо этого, в глухом переулке они долго издевались над ней, пиная ее ногами и оскорбляя, разорвали на ней всю одежду – и, в конце концов, бросили ее там же, в луже собственной крови, избитую, дрожащую и полуживую от ужаса.

Они ничего не взяли у нее – у нее с собой почти ничего и не было.

Они сделали это ради развлечения.

На отца было страшно смотреть. Всего час назад, не помня себя от горя и ярости, он бегал по окрестным улицам, сжимая спрятанный во внутреннем кармане пиджака длинный кухонный нож, пытаясь найти их, прокручивая в своем сознании, помутившемся от боли и бессильной злобы, бесчисленные кровавые сценарии мести – и прекрасно осознавая, что такая удача едва ли улыбнется ему; теперь же он сидел за столом, положив голову на локти – и только судорожно сжатые, побелевшие пальцы его рук выдавали то, что происходило у него внутри.

Прошло чуть меньше года с тех пор, как Эстония стала советской республикой. На их глазах творилась история, и каждый день за этим самым столом они обсуждали последние новости. История эта неоднократно – и весьма бесцеремонно – касалась и их семьи; сперва отец лишился своей фабрики, а вместе с ней – средств к существованию; затем арестовали его двоюродного брата, служившего помощником префекта в полиции; и вот теперь история изуродовала самого доброго и ласкового человека на свете – его сестру.

Да, не так‑то просто было спастись от истории – а найти на нее управу было и вовсе невозможно.

Яри был еще очень юным, он пока не вполне понимал некоторые вещи и подробно расспрашивал родителей о том, что за несокрушимая сила меняет уклад жизни целого народа, забирая у людей то, что им всегда принадлежало, устанавливая новые порядки и законы.

Каковы ее мотивы?

Чем она руководствуется?

Зачем все это происходит с ними?