Триста миллионов спартанцев

– Хорошо, – кивнул ему профессор, – но прежде, чем вы объяснитесь, я хотел бы, чтобы кто‑нибудь из тех, кто видит эту разницу, объяснил нам мотивы своего выбора. Есть кто‑нибудь?

– Я могу, – голос принадлежал девушке в центре зала.

– Пожалуйста, – профессор снова улыбнулся, жестом приглашая ее встать.

– В первой ситуации мы не оказываем воздействия непосредственно на того человека, который находится на запасном пути. Мы должны спасти пять человеческих жизней, и для этого переключаем стрелку – но, к сожалению, по независящим от нас обстоятельствам, это действие будет стоить жизни кому‑то другому. Во второй же ситуации мы взаимодействием непосредственно с этим человеком, что просто аморально – поскольку это убийство, пусть и ради спасения большего количества людей.

Хмурый молодой человек с последнего ряда рассмеялся.

– Мне одному кажется, что это какая‑то иезуитская логика? – громко спросил он. – Вы ведь в обоих случаях прекрасно отдаете себе отчет в последствиях своих действий, и их фактическое содержание никак не отличается – разве нет? В первой ситуации вы жертвуете жизнью одного ради спасения пятерых – то есть, фактически, убиваете его; и во второй ситуации вы поступаете ровно таким же образом.

– Ну, а что ты предлагаешь? – с некоторым оттенком раздражения и неприязни спросила его девушка. – Столкнуть человека под поезд потому, что, на твой взгляд, нет никакой разницы между этими двумя поступками?

– Нет, – молодой человек покачал головой. – На мой взгляд, это неэтично и недопустимо – но ровно в той же степени, что и перевод стрелки в первом сценарии.

– А вот это уже интересно, – вмешался в разговор Лассманн. – И среди нас, если помните, было некоторое количество людей, также посчитавших, что и в первой ситуации лучше будет бездействовать. Вы можете это объяснить?

– Конечно, – кивнул юноша. – Все дело в том, что у меня нет права наносить человеку незаслуженный вред без его добровольного на то согласия – пусть даже и ради блага других людей. Ведь это не я лежу на запасном пути, а он, понимаете? Я не могу распоряжаться его жизнью – то есть, тем, что мне не принадлежит; не могу решить за него, что он должен быть принесен в жертву. Поэтому, в обеих ситуациях будет злодеянием пожертвовать жизнью одного человека ради спасения пятерых; и, конечно, я понимаю, что многие сочтут это необходимым злом – но это уж точно не будет этичным поступком. Действуя таким образом, вы совершаете преступление – преступление против его свободы.

А в общем и целом, как мне это видится, есть универсальное этическое правило: не переступай границы свободы других людей – и не сделаешь ничего дурного. И, напротив, какую бы благую цель ты ни преследовал – она не станет для тебя оправданием, если при этом ты попрал чужую свободу. Хочешь спасать людей – спасай, но не за чужой счет. Иначе невозможно? Что же, тогда остается только бездействовать.

Или, если угодно, я мог бы объяснить, что имею в виду, на примере из истории. Когда сто с лишним лет тому назад в Северной Атлантике тонул лайнер «Титаник», там было два офицера, два помощника капитана; фамилия одного из них была Питман, другого – Лоу; оба они эвакуировались с корабля на разных шлюпках и пережили крушение. Так вот, третий помощник Питман, когда судно затонуло и сотни людей оказались в ледяной воде, совершил смелый поступок: не раздумывая, он приказал людям, которые сидели на веслах, грести к месту катастрофы, чтобы попытаться спасти всех, кого удастся – несмотря на то, что это решение было сопряжено с огромным риском быть опрокинутыми и потопленными; но, когда другие пассажиры в шлюпке воспротивились ему, он отменил свой приказ – потому, что счел невозможным рисковать их жизнями против их воли. Понимаете? Он был готов добровольно поставить на кон свою собственную жизнь – но не чужие.

В то же самое время, другой офицер, пятый помощник капитана Гарольд Лоу, поступил иначе. Он имел возможность прийти на помощь утопающим, не подвергая жизни своих пассажиров риску – поскольку предусмотрительно пересадил их в другие шлюпки и взял к себе в гребцы шестерых добровольцев из команды – тех, что были готовы рисковать; но, несмотря на это, около часа он лежал в дрейфе, слушая истошные крики умирающих – потому, что собственной жизнью рисковать не захотел. В итоге, ему удалось спасти всего троих из полутора тысяч, но из‑за этого он прослыл героем – в то время, как Герберта Питмана, действительно смелого и самоотверженного человека, после катастрофы лишь настойчиво допрашивали о том, почему он изменил свое решение…

Закончив наконец свое спонтанное выступление и переведя дух, юноша убрал руки за спину – словно предлагая всем желающим атаковать себя. В воздухе повисла неловкая тишина; профессор многозначительно хмыкнул и жестом предложил им обоим – ему и его оппонентке – сесть; после, чуть наклонив голову и глядя на присутствующих поверх очков, заговорил:

– На самом деле, чего‑то подобного я и добивался – и очень удачно, что наш диспут пошел именно по этому пути; правда, я не предполагал, что дело дойдет до отсылок к самому известному кораблекрушению – но, честное слово, так даже увлекательнее, так что, отдельное спасибо за небольшой экскурс… Видите ли, то, что лежит в основе этого спора – это столкновение двух классических подходов к построению этических систем; один из них называют консеквенциалистским, и он определяет так называемую этику результата – когда этичность или неэтичность действия определяется исходя из того, к каким последствиям оно приведет. Используя этот подход, некоторые из нас принимают решение переключить стрелку, руководствуясь простой арифметикой – лучше потерять одну жизнь, чем пять жизней.

В то же время, существует и так называемая деонтологическая этика, или этика долга. Она определяет моральность или аморальность поступков исходя из их собственного содержания и безотносительно их последствий. Например, если мы принимаем ту позицию, что, переключив стрелку, мы совершим преступление против свободы человека, привязанного на запасном пути, то с позиций этики долга мы обязаны признать это действие недопустимым и позволить пятерым несчастным погибнуть потому, что так уж сложились обстоятельства…

– Но это же просто бред, – возразил кто‑то из зала. – Неужели не очевидно, что не нужно иметь степень по философии, чтобы в подобной ситуации понять, что дать погибнуть пятерым хуже, чем дать погибнуть одному? Люди ведь погибнут в любом случае. Либо один, либо пятеро. Неужели не ясно, что здесь правильно, а что нет?

Лассманн тут же умолк – и стал с интересом наблюдать за продолжением спора.

– В тот момент, когда мы выбираем, вступать в игру или нет, – снова заговорил молодой человек с последнего ряда, – под угрозой находятся только те, что лежат на основном пути. Человек, который привязан к запасному, в безопасности; переводя стрелку, мы приговариваем его к смерти, которой он не заслужил. Неужели не ясно, что это преступление?

– А те пятеро – они что, заслужили смерть?

– Нет, но их гибель – это преступление того сумасшедшего, который их связал.

– Так может быть, этичнее будет совершить меньшее преступление, чтобы предотвратить большее?!

– Коллеги, – сейчас же снова вмешался Лассманн, мгновенно среагировав на повышение градуса дискуссии и останавливая спорщиков, – мы опять вернулись к тому же. Поверьте мне, этому спору не один десяток лет, и мы с вами едва ли сможем разрешить его сегодня даже общими силами; тем более, что до конца лекции осталось меньше пяти минут. Зато, благодаря вашему живому участию, мы сегодня смогли наглядно увидеть его суть… да? – последний вопрос был обращен все к тому же хмурому молодому человеку, который снова поднял руку, прося возможности высказаться.