Твой яд мне по вкусу
Я старалась не смотреть на него. Обычно, когда я рассказывала историю своей жизни, я видела в глазах людей жалость. И это меня угнетало. Я не считала, что нуждаюсь в том, чтобы меня жалели. Но, решившись все‑таки взглянуть на Бориса Николаевича, я не заметила той эмоции, которую привыкла наблюдать в такой момент у своих собеседников. Он смотрел на меня с… восхищением?
Борис Николаевич прочистил горло.
– Майя… Я хочу выразить вам соболезнования по поводу вашей утраты. Но также я должен признаться, что потрясен вами до глубины души. Я уважаю людей, которые не ломаются перед лицом неудачи и готовы брать на себя ответственность.
Я не могла не смутиться, услышав это. Мои щеки обдало теплом.
– Спасибо, Борис Николаевич.
– Больше всего меня интересует, как вы стали членом волонтерского отряда…
– О, это было пару лет назад! У дедушки моей подруги прогрессирующая болезнь Альцгеймера, и он вышел из дома и заблудился. Причем он умудрился так далеко забрести, что пришлось подключить волонтеров! Я просто не могла остаться в стороне. Так я и стала их членом на относительно постоянной основе.
Борис Николаевич выглядел искренне увлеченным моим рассказом, что не могло не подпитать моего энтузиазма.
– Ну а дедушку‑то в итоге, как я понимаю, обнаружили, живым и невредимым? – спросил он, сверкая нетерпеливой улыбкой.
– Да! С нашей помощью его нашли меньше чем за сутки у одной добродетельной старушки. С которой он, кстати, и обрел вторую молодость! – с нескрываемой гордостью сказала я.
Борис Николаевич добродушно посмеялся. Но за доли секунды его веселость сменилась серьезностью.
– Майя…
Он не успел договорить, потому что дверь его кабинета внезапно открылась, и в помещение вихрем влетел мужчина. Молодой мужчина. Красивый мужчина. Он казался сильно взбудораженным. Его донельзя мускулистое тело было напряжено до предела, рискуя прорваться сквозь слабую защиту рубашки. Волосы цвета горького шоколада были слегка всклокочены. На широком лбу пульсировала вена. Густые брови были сведены. Ноздри раздувались. Губы сомкнулись в тонкую линию. Прежде чем отвести от него наполовину смущенный, наполовину испуганный взгляд, я заметила на его левой щеке шрам – как от глубокого пореза, идущий по линии скулы. Но этот рубец на коже не уродовал его, а скорее придавал определенную изюминку и без того выраженной мужественности этого Адониса…
– Отец, что за херня?! – пронесся по кабинету его хрипловатый вибрирующий голос.
– Максим, я занят…
– Да мне насрать!
Борис Николаевич откинулся в своем кожаном офисном кресле и принялся молча наблюдать за действиями своего сына – Максима. Тот, в свою очередь, в два длинных шага преодолел расстояние до сейфа и набрал комбинацию. Я в стеснении опустила глаза на свои колени и судорожно теребила мочку уха.
«Майя, это не твое дело. Просто отвлекись и не прислушивайся. И не вздумай на НЕГО смотреть!»
– Ты что, изменил код?! – прорычал Максим, развернувшись своим мощным телом к отцу и выпятив могучую грудь. Его глаза метали молнии.
– Это так очевидно? – спокойно ответил вопросом на вопрос Борис Николаевич. На его лице играла улыбка. Я наблюдала за этим действом исподлобья, боясь своим дыханием привлечь к себе ненужное внимание.
Максим сделал глубокий вдох носом и медленно выдохнул через рот. Его взгляд прожигал отца – еще чуть‑чуть и благородная седина на голове Бориса Николаевича могла задымиться.
– По‑че‑му? – по слогам произнес Максим, пытаясь сохранить остатки самообладания.
Его отец наклонил голову и прищурился.
– Потому что я могу, сын.
Максим подошел к большому столу из массива дерева, за которым восседал Борис Николаевич и так резко ударил по нему ладонью, что я почти подпрыгнула на своем месте от испуга.
«Какие красивые пальцы… Черт, нет! Отвлекись!… О, симпатичные подлокотники у моего стула!»
– Не можешь, – процедил Максим сквозь стиснутые зубы.
Кажется, его родитель терял терпение, потому что он приподнялся со своего кресла и встал, опираясь запястьями в стол. Их ожесточенные взгляды были устремлены друг на друга. Воздух в кабинете становился слишком густым.
– Выйди немедленно. И дай мне закончить собеседование. Сейчас же! – рявкнул Борис Николаевич.
Я чувствовала, как у меня затряслись поджилки. Мочка моего уха, вероятно, уже побагровела от нервных манипуляций.
Максим усмехнулся и бросил на меня короткий смертоносный взгляд, от которого я была готова провалиться сквозь землю.
«Да что ты о себе возомнил, избалованный папенькин сынок?!»
– Отлично, папа! Поговорим позже! – сказал он язвительно и вылетел из кабинета так же стремительно, как ворвался в него. От громкого хлопка двери я вздрогнула.
Борис Николаевич сел в кресло.
– Майя, я прошу простить меня за моего сына, – он совершенно невозмутимо обратился ко мне. От его раздражения уже не осталось и следа: голос был снова спокойный и ровный, на тонких губах играла любезная улыбка.
– Все в порядке. Это прошло мимо моих глаз и ушей, – солгала я и натянуто улыбнулась в ответ.
– Он бывает несдержан порой… – смутился Борис Николаевич и отвел взгляд в сторону панорамного окна, открывающего прекрасный вид на весь гостиничный комплекс.
– Это меня не касается, Борис Николаевич, – сказала я, стараясь не дать своему голосу дрогнуть. На самом деле, я до чертиком была напугана этим потрясающе красивым разгневанным мужчиной по имени Максим – сыном моего возможного босса. Что‑то в его виде и поведении было таким одновременно и отталкивающим, и дико притягательным.
– Вас в полной мере устраивают условия работы, которую мы предлагаем, Майя? – спросил Борис Николаевич, отвлекая меня от мыслей о том, как в порыве ярости выпуклые мышцы Максима чуть не разорвали его белоснежную рубашку.
Я медленно кивнула. Но, кажется, моя неловкая мечтательность не осталась им не замечена.
– Мой сын умеет произвести впечатление на девушку.
«Почему он так двусмысленно улыбается?»
– Я просто…
Борис Николаевич сделал властный взмах рукой, призывая меня к молчанию, и я послушно замолчала.
– Вы приняты, Майя. Добро пожаловать.
«Это моя челюсть сейчас стукнула об пол?»
– Борис Николаевич…
Он бросил на меня пронзительный взгляд.
