Тюрьма разума

Дворик как будто вымер: пара старых грязных машин, заполненные доверху мусорные баки и запустевшая детская площадка в центре, в металлических конструкциях которой можно было разглядеть покореженные качели, жутко скрипящие при покачивании из стороны в сторону. Рядом с качелями, накренившись на бок, валялась проржавевшая детская горка, на одной из ручек которой сидел черный ворон, зорко смотрящий по сторонам.

Нынешними обитателями некогда детской площадки являются дворовая шпана из ближайших районов да местные пьяницы. Но сегодня и тех и других прогнал с облюбованного места промозглый осенний ветер и начинающийся дождь.

Рядом с площадкой, окружив ее почти со всех сторон, стояли три пятиэтажных дома, образуя форму полумесяца, с открытой стороны которого виднелись деревья расположившегося неподалеку леса. Верхушки деревьев раскачивались из стороны в сторону, придавая окружающему пространству зловещий вид.

Все дома находились в аварийном состоянии: в некоторых местах были побиты стекла, выломаны двери, большие трещины расползлись по фасадам зданий, местами оголяя внутреннюю разбитую кирпичную кладку. Создавалось впечатление, что дома, словно карточные домики, вот‑вот сложатся от легкого дуновения ветерка.

С виду казалось, что они были полностью заброшенными, но в них еще продолжали жить пара семей, ожидая часа своего выселения.

Мертвую идиллию заброшенного и погрузившегося в холодную темноту дворика внезапно разрушили пронзающий звук сирены и пульсирующий свет синего проблескового маячка патрульного автомобиля полиции.

Автомобиль осторожно повернул направо, медленно продвигаясь по дороге, разделявшей стоящие по правую сторону дома от заброшенной площадки. Фары автомобиля осветили на дороге пару заблудших котов, которые, заприметив приближающийся в их сторону транспорт, тут же юркнули в ближайшие разбитые окошки подвальных помещений.

Проехав еще пару десятков метров, патрульная машина остановилась у последнего подъезда дома № 150. Дальнейшее движение было невозможно ввиду того, что прямо по центру дороги, перегородив ее, лежал перевернутый железный мусорный контейнер с вывернутым на проезжую часть содержимым.

Звуковая сирена утихла, а фары патрульной машины осветили разрисованную стену дома № 151 и часть потрескавшегося фасада дома № 150. И лишь узкая протоптанная дорожка, разделявшая два здания, до сих пор скрывалась в кромешной темноте.

Двери машины открылись, и из нее вышли два широкоплечих мужчины, одетых в камуфляжную форму, поверх которой был одет бронежилет. В руках у каждого был импульсный автомат, который обездвиживал цель, парализуя ее на короткое время.

Быстрым шагом оба сотрудника полиции направились к неосвещенной дорожке между домами, где по поступившей информации и было совершено нападение.

***

Звуки жужжащего дросселя, доносящиеся от старого люминесцентного светильника в диспетчерской, начинали давить на мозг Анны. Она была готова вскочить со своего рабочего места и выбежать на свежий воздух, однако позволить себе этого не могла. В любое мгновение с ней мог связаться патруль или позвонить человек, которому нужна была помощь, и она обязана была принять сигнал, к тому же ее коллега до сих пор не вернулась, а оставлять пост без наблюдения она не могла.

Недавний вызов сильно взволновал девушку. Фраза напуганной женщины до сих пор эхом раздавалась в ее голове: «…боже у него нож в руке…»

Казалось, что прошла целая вечность с ее последнего разговора с патрульным. Время, тянувшееся, как черепаха, превращало короткий промежуток в невыносимое растянувшееся мгновение, при котором с трудом удавалось сдерживать спокойствие и не поддаваться панике.

Никто не знал, чем может обернуться очередной вызов даже для служителей закона, вооруженных и защищенных. В практике были случаи, когда сотруднику оставались считанные часы до завершения смены и последний вызов ставил точку на их жизни или превращал в калек, полностью меняя их судьбу.

Убийцы же во многих случаях даже не раскаивались в содеянном. Одним было все равно, другие в этот момент были под очередной дозой и ничего не помнили.

Для некоторых людей жизнь – это деталь, цена которой зависит лишь от меры их собственной нужды и надобности.

Мысли Анны отвлек сильный хлопок от закрывшейся входной двери. На мгновение Анна почувствовало легкое дуновение холодного ветерка, ворвавшегося в помещение и немного остудившего ее пылающие от волнение щеки.

Обернувшись, она увидела Наташу, которая уже успела снять с себя кожаную утепленную куртку и повесить ее на стоявшую у входной двери вешалку.

На улице было довольно прохладно, и Наталья, будучи очень чувствительной к малейшим перепадам температуры, была одета по‑зимнему, в теплую вязаную кофту, под которой была еще теплая байка из плотного трикотажа, на ногах утепленные джинсы, заправленные в сапоги из натуральной кожи с натуральным мехом.

И хотя по уставу полагалось носить специальную полицейскую форму, которая выдавалась сотрудникам при поступлении на работу, местное начальство закрывало глаза на некоторую вольность в выполнении предписанных правил в ее ношении.

В ряде случаев вызвано это было тем, что форма больше создавалась как будто для декорации и не могла защитить человека от реалий внешнего мира, в которых жило большинство людей. Форма очень плохо защищала людей от холода, а в летний период времени, под палящим солнцем, в предоставленной одежде сотрудники чувствовали себя словно в теплице. Однако дозволенная вольность не распространялась на те немногочисленные случаи, когда в их отделение наведывались высокопоставленные начальники.

За время работы в отделе Анна успела несколько раз повидать таких начальников и собственными ушами услышать их сладкие речи. Долго они не задерживались на одном месте, постоянно шли на повышение, перераспределение, и на их место приходили новые. Те в свою очередь по новой начинали говорить все тот же текст и ездить по ушам сотрудников, думая, что тем самым делают полезную работу, за которую они получали немалые деньги.

Обычно перед таким приездом местное начальство предупреждало всех сотрудников о том, чтобы лишнего не болтали и вопросов компрометирующих не задавали, иначе пугали проблемами на работе, вплоть до увольнения. А работу терять никто не хотел. В их маленьком городке ее было и так не особо много, а сейчас, когда быт у многих только начинал налаживаться после войны, лишних проблем никто не хотел. Вот и получалось, что приезжал руководитель, говорил, говорил, все ему улыбались, слушали, а потом тихо расходились.

Одни после этого обсуждали, какой к ним приезжал важный чин, другие, наоборот, выражали свое недовольство очередным пустомелей, а третьи просто слушали, что говорят другие, не особо вдаваясь в суть проблемы, так как не верили, что от этих чинов что‑то зависит, как, впрочем, и от мнения тех, кто их обсуждал.

После отъезда приезжей делегации жизнь в участке входила в прежнее русло, где каждый занимался своей работой, которой и так было много из‑за постоянного уплотнения личного состава и непрекращающейся волны преступности, которой становилось все больше и больше. Казалось, что мир сходил с ума, медленно теряя последнее лицо человечности.