Упорядоченное

– Аши, вот тебе честный‑пречестный ответ. Не знаю. Какой ответ ни возьми, всё не то. Есть люди, они без риска жить не могу. Уснуть не могут, если за день жизнью ни разу не рискнули. Я не из таких. Хотя в легионах свой срок отслужил, и даже в перестрелке с варварами на границе разок поучаствовал. Чуть не помер со страху, честно тебе признаюсь. И потом – левитационных снадобий на себе не испытывал, с воздушных шаров на канате не прыгал, на рекордные глубины не нырял. Диких коней не объезжал, Корбулоном довольствовался, хотя характер его терпеть – то ещё удовольствие. Даже любить не сильно себе позволял. Потому как опасно. Предпочитал выдумки свои описывать и, поверишь ли, нет, в них куда сильнее, чем в настоящее, в жизни случившееся, верили. А госпожа баронесса (Аши передёрнуло)… Госпожа баронесса, по‑моему, свято верит, что я на самом деле такой ловелас и сердцеед, как кое‑кто из моих персонажей. Мол, поэт всегда только себя и описывает. Ни о чём другом он якобы в принципе писать не способен.

– То есть, сейчас пошёл сам не зная зачем? – тихо спросила Аши.

– Наверное, найти тебя. Найти настоящее, – очень серьёзно ответил Ким. – Думаешь, неважное объяснение? Согласен. Но закон дедукции гласит – отбрось всё заведомо невозможное, и оставшееся будет ответом, сколько бы невероятным оно ни выглядело на первый взгляд. И вот… нашёл. Настоящее.

– Найти меня… найти настоящее, – горько откликнулась Аши. – Найти меня, душу разбередить – и что? Уйти, скрыться, исчезнуть? Ты ж ведь знаешь, какой жизнью я живу. И знаешь, что я… – она выразительно тряхнула брачным браслетом.

– Знаю. Как знаю и то, что сердце твоё свободно. Несмотря ни на какие браслеты. Зачем ты его надела – дело твоё и только твоё. Спрашивать, допытываться не стану. А что до жизни… Ты ведь мою знаешь тоже. И знаешь, что жизни наши не пересекутся. Из тебя такая же домашняя хозяйка, как из меня – рачительный домовладелец.

Аши молчала, отвернувшись. Чуть подрагивала рука, стиснувшая эфес.

– Мы оба вышли, не зная, что найдём. Я собирал души болотников. Опасное дело, неприятное дело, и никакого удовольствия я от этого не получал. Ты убивала тех же болотников за деньги и тоже не испытывала никакой радости. Мы делали то, что должны, не остальным, не людям и даже не себе – чему‑то в нас, что поднимает и гонит в дорогу. Ради момента истины. Когда мы стоим на краю этой ямы и держимся за руки. Зная, что ничего большего между нами не случится, потому что допусти мы это – всё бы безнадёжно погибло, Аши.

– Зависит от обстоятельств, – криво усмехнулась девушка. Но – не тронулась с места. Так они и стояли, над расплесканной землёй, над белыми костями и жёлтым, тускло блестящим золотом.

«А всё может закончиться совсем не так. Они оба махнут сейчас рукой на всё, на оставшиеся позади какие‑то привязанности и обязательства, на обстоятельства и резоны, и, не разнимая рук, пойдут прочь. Чем не выход? Чем не окончание истории? Наверное, в балладе для баронессы оно так и будет…»

Но только не в жизни.

Иногда, когда в балладе гибнут оба, и Он, и Она, слушатели невольно верят, что Там, за Гранью, герои вновь встретятся. За Гранью, но не здесь, на сером болотном мху. Пока все ещё живы.

И они на самом деле стояли, осторожно соприкасаясь самыми кончиками пальцев. Стояли, глядя друг другу в глаза, и на сей раз никто не отводил взора.

– Едем отсюда, – резко и зло наконец бросила воительница, отнимая руку. – За болотником… потом отправлюсь. Сама.

– Да, едем, – с каменным лицом откликнулся сочинитель. – Меня… Корбулон должен ждать.

…Останется нетронут Мёд Поэзии, останутся нецелованными Ашины губы. Сочинитель и истребительница нечисти разъедутся в разные стороны, и только будут кричать, разрывая бесплотные рты в немом вопле, заключённые в бутылочке Кима души болотников.

Но настанет день, когда они обретут свободу.

Когда он найдёт свой Поэтический Мёд.

 

Конец

 

Крыши академии

 

В камине гудит пламя, ярится, штурмует сложенные из дикого камня стены, и кажется, что древняя башня аж поёживается от удовольствия – ей нипочём сердитое пламя, только слегка щекочет, наверное. Огонь здесь не простой, магический, питаемый скрещением семи лей‑линий…

На таком скрещении и никаких Рун Хаоса не требуется. Бушевать и яриться пламя будет и так.

– Мр‑р, – сказал кот, примостившийся на коленях сидящего в кресле у камина чародея. Поднял голову, взглянул на хозяина желтоватыми глазами, в которых читалось что‑то драконье. Кошки, особенно знаменитые «страж‑», драконам хоть и дальняя, а всё‑таки родня.

– Ничего, – хозяин почесал пушистого своего спутника за ухом, и кот благодарно прижмурился. – Просто сидел, вспоминал.

– Гр‑р, – проворчал замерший у ног огромный волкодав.

– И ты тоже прав, – усмехнулся чародей. – Не следует погружаться в прошлое слишком уж глубоко.

– Гр‑ру‑ур. – Пёс повернулся, взглянул в упор и тоже с лёгкой насмешкой, каким бы странным это выражение у него ни казалось.

– Слишком книжная фраза, согласен. Но вообще…

Пальцы волшебника скользили сквозь гладкую и пушистую кошачью шерсть. Гладкую и тёплую, такую тёплую, словно…

Словно кожа на шее, где пульсирует жилка, а волна пушистых каштановых волос туго стянута узлом на затылке. Тёмная заколка, а в ней прячется острейший игольчатый кинжальчик – подсмотрено в какой‑то инкунабуле навроде «Древности Чёрных королевств». Так и тянет вытащить эту заколку, запустить пальцы в мягкие пряди, притянуть… но не время. Совсем не время.

Ниже заколки – воротник мягкой свободной курточки со множеством карманов, карманчиков, петель и петелек, где в строгом порядке разложено, развешено и закреплено самое причудливое обзаведение‑инструментарий, какой никак на заподозришь у примерной и прилежной адептки почтеннейшей, всемирно знаменитой Академии, единственного места, где учат магии.

А ещё ниже – неумолимо притягивающая взоры девичья пятая точка, донельзя соблазнительно обтянутая мягкими же брючками. Кумушки и матроны на рынке прожгут взглядами – сказать что‑то ядовитое будущей магичке они не осмелятся, будут пялиться осуждающе в спину. Ну и пусть – Вениамину наряд его спутницы очень даже нравился.