Варанаси. Город смерти и нелюбви

У Нанди в чайной, как всегда, не протолкнуться, безумная смесь иностранцев и местных. Аша не любит туристов, мягко говоря. Терпеть она их не может, все эти очкарики‑рюкзачники с толстенными лонли плэнетами (знаменитый путеводитель), чешущими затылок на каждом углу, платящими втридорога за каждую ерунду, в связи с чем любым белым трудно добиваться реального прайса на что‑либо. У Аши никогда нет денег, и она бесится, рассказывая, как очередной турист что‑то купил втридорога перед ней, а после ей пришлось 33 раза вспотеть, чтобы купить что‑то на базаре по нормальной цене. Вот и сейчас она сидит на своём любимом месте – левый угол дивана, цедит свой мятный чай, пуская в толпу клубы дыма, с нескрываемым призрением косится на японских туристов, двух слов по‑английски связать не могущих.

Суреш, как всегда, одной рукой перебирает малу (чётки со 108‑ю звеньями), другой держит телефон, читая. Он в принципе не любит людей. Никаких. А туристов так более всего. Настолько не любит, что даже не удосуживается смотреть на них с отвращением, читает, перебирает малу и пьёт капучино.

Нанди – хозяин чайной делает вид, что не понимает английского (кроме собственного меню), но на самом деле он всё прекрасно понимает и знает про всех больше, чем все остальные думают. Нанди выглядит соответственно своему имени (Нанди – бык, ездовое животное бога Шивы): накачан, широк в плечах, максимально брутален.

Калу, как обычно, беспрестанно чешет в штанах, ржёт как конь и жрёт, просто пожирает Ашу глазами. Я бы за такие взгляды посадила бы его на пару дней в камеру за сексуальное домогательство.

Парень с огромными, выпирающими вперёд зубами, очень интеллигентно садится рядом с Ашей, раскрывает газету, пьёт чай, меньше читает, больше слушает очередную охинею, которую несёт Калу.

Нитиш курит безостановочно. Только слепой не видит, что он до потери пульса влюблён в Ашу, на столько, что даже боится заговорить или сесть рядом, только смотрит изредка своими огромными коровьими глазами, полными тоски и любви. И, вероятно, от того и курит столько. Суреш называет Нитиша «ямрадж» – король смерти, меня коробит от этой клички. У семьи Нитиша магазин, где они продают куриц, после покупки перерезая им горло. Наивное, чистое детское лицо Нитиша никак не вяжется с такой кровавой работой. Ежедневно Нитиш режет более сотни куриц. Король смерти. Ямрадж.

Освобождается место рядом с Ашей, сажусь рядом. У нас, обитателей чайшопа, есть традиция – мы говорим друг с другом на хинди до тех пор, пока его хватает.

– Намастэ, Аша. Кэйсе хэ? (Здравствуй, Аша, как дела?)

– Тхик хэ, тхик хэ (в порядке, в порядке).

Не поздоровалась, не спросила про мои дела (впрочем, у меня нет никаких дел), значит, не в настроении. Ну да ладно, достану свои талмуды, мне есть чем заняться, можно болтовню Калу послушать, повыуживать из винегрета чужой речи нехорошие словечки.

Тут Аша резко поворачивается ко мне и ставит в тупик вопросом: «Ты почему не уедешь? Этот город невыносим!!!!» Эээхм… это в такую влажность и парность мозг мне насиловать таким вопросом, ну нет, ей что сегодня поговорить не с кем? Так говори с Сурешем, вечно они на философские темы болтают, Аша обожает американское произношение Суреша и может говорить с ним о чём угодно, лишь бы он говорил, а он любит философские темы.

– Невыносим, но мы принадлежим ему, не так ли? – вяло отвечаю я.

– Банарас – город разбитых сердец. Как отсюда можно уехать? Ты видела этот фильм? – вдруг оживляется Аша.

Фильм я видела. Душещипательный болливудский фильм о том, как кастовая система индийского общества калечит жизни людей, как родители ломают жизнь детям, о преступлении и о прощении, о принятии своей судьбы.

Мне вдруг стало безумно любопытно, почему Аша упомянула этот фильм. Вероятно, потому что её сердце разбилось тут. Но спросить было неудобно.

Внезапно Аша полоснула меня лезвиями глаза: «Ты тоже поэтому тут?»

– И поэтому тоже, – честно сказала я.

– Моё сердце на тысячи кусков и осколков, и билось, и бьётся, и биться будет. Я живая тут, понимаешь? Живая. Я не хочу быть покойником. Я мертва внутри, если я не здесь.

От сумасбродной непредсказуемой Аши всегда ждёшь чего угодно, поэтому я даже не удивилась.

– Расскажи мне, когда ты приехала сюда впервые, – попросила я.

– Оооо, это длинная история. Фатальное место…

В этот момент в чайную вваливается толпа пуджари, эти парни никогда не ходят по одному. Паван – на вид самый старший, очень вежливый, всегда хорошо одетый, его друг Очкарик, раздражающий меня одним своим видом, и Мани с Девендером – неразлучная парочка – два неотесанных простака, несмотря на всё их высокопоставленное положение. Становится шумно и душно. Выходим с Ашей на улицу, садимся на ступеньки дома напротив чайной, пьём чай, Аша начинает свою историю. Такую же необузданную и сумасшедшую, как она сама.

Всё, что я узнала об обитателях чайной, сплетнях, гнусностях и предательствах, я узнала от Аши.

 

Джогиндер

 

Джогиндер – самый красивый мальчик с Ганга аарти. Раскосый химачальский разрез глаз (Химачал прадеш – штат на севере, в Гималаях), нос греческого бога, будто выточенный из камня, лицо ангела. Улыбается мило и застенчиво. Никто из пуджари никогда не говорит с девушками, за исключением Флоренс, они ей помогают с хинди, чтобы она не вылетела из BHU. Джогиндер – не исключение. С любопытством посматривает на Ашу, улыбается загадочно Мона Лизой, но никогда не посмеет заговорить.

Джогиндер – особенный, то ли внешностью своей он отличается, то ли светом в глазах, он неземной. Высокий, стройный и загадочно недосягаемый. Красно‑зелёный браслет на запястье из какого‑то храма. Индийцы любят себя украшать кучей колец, серёжек и браслетов. Единственное украшение Джогиндера – этот браслет, поэтому резко бросается в глаза. Друзья ласково называют его Джоги.

У всех пуджариков (так их Аша называет) обожжены до костей руки – указательный и большой пальцы и промежуток между ними – во время церемонии масло из светильников стекает им на руки, они не имеют права выпустить из рук светильник, и обрабатывают ожоги только после окончания церемонии. Как они уверяют – это совсем не больно, потому что смесь в светильниках – это камфара и масло гхи (перетопленное коровье масло). Но на самом деле все они пребывают в каком‑то экстазе, ином измерении, и, порой, даже не замечают масло, прожигающее кожу. Огни отражаются в их зрачках таинственным светом, лица спокойные и отрешённые. У Джогиндера ожог в форме карты Индии. Хочется спросить: «Тебе не больно?», и прижать руку к щеке.