Весы Правосудия Божиего. Книга вторая

– Да, к сожалению, семья там осталась, так что я свободен как рыба в воде.

– Вот с этого и надо было начинать, как раз такой ты нам и нужен, жить придется в машине, но зато всю Великобританию исколесишь. Связь благо есть, раз в месяц будешь сдавать отчет, тебе, полагаю, двадцать пять центов с проданной газеты должно хватать. Много не набежит, но лучше, чем ничего. А стишок неплохой, давай‑ка мы его в следующий номер воткнем, вроде актуальная тема – про эмигрантов, и вообще духовное направление, это хорошо. Если согласен, то вот твои пятьдесят фунтов за три четверостишия, наверно, не плохо для начала.

– В первый раз продал свои стихи, даже и не мечтая об этом.

– Ну, считай, что это хандикап, чисто рука взаимопомощи.

– Что же, попытаюсь чего‑то еще накропать.

– Ты садись и записывай, как только муза придет, кто знает, в какой момент шедевр может родиться, искусство слова, оно ведь откуда‑то оттуда идет, не каждый же день и далеко не всякому дается шанс написать что‑то достойное печати, уж не будем говорить о классике.

– Да какие там музы, такие стихи в борьбе с депрессией пишутся.

– Искусство рождается в страдании и не без труда, тут задействован мозг, душа и еще многие факторы из более тонких материй, нежели материальный мир. Ведь не выстрадав, ты не написал бы ни строчки, поверь.

Не важно, чего бы ни творил человек, ему требуется на это талант и еще одна немаловажная деталь, а называется она состоянием души. Некий творит под влиянием любви, другой, ее потеряв, а тебя явно мучает нечто из прошлого, и не только любовная мука, тут, похоже, целый букет превратностей судьбы.

– Ты прав, маэстро, я и сам толком не знаю, что меня мучает больше или меньше, но материала для анализа у меня более чем достаточно, так что в сражении с гнетущей меланхолией писать есть о чем.

– Сейчас не до депрессий будет, пошли вон машину грузить. Вот тебе деньги на бензин, ну и аванс на проживание, конечно, так что можешь прямо сразу и отправляться.

 

Бумага – тяжелый материал, они загрузили три тысячи экземпляров, а «воксхолл» уже просел так, как будто в него наложили груду железа.

Гарри расположил кипы газет по сидениям так, чтобы получилось равновесие, и, подписав фактуру полученного товара, отправился в путь, конечно, заехав домой по дороге, и чтобы не выезжать на ночь глядя, остался переспать.

Сидя опять в своем кресле, он снова зафилософствовался на ту же обшарпанную тему, к которой принадлежал весь сам.

«Это сколько же людей убежало из бывшего Союза, раз уж только в Англии сотни тысяч кантуются, вон аж газету издали.

Сколько же их, перемолотых судеб, так что не стоит думать, дескать, твоя доля – она самая тяжкая выпала, бывает, наверно, и похуже. Людей вон болезни в могилу загоняют, как друга Игорька, например, а какой мужик был хороший».

Завтра рано выезжать, так что надо ложиться и пробовать заснуть, но силой сон не вызовешь и мысли не прогонишь, так что лишь глаза закрыл, как реки эмигрантов со стороны востока потекли на запад в поисках новой жизни на заветный, при коммунистах запретный чудо‑Запад.

Туда, о чем грезил, словно о потустороннем мире, всякий подросток семидесятых, восьмидесятых, и вот в девяностых пал железный щит, теперь практически каждый пожелавший мог без особых проблем сесть и улететь куда глаза глядят. Многие не вернутся вообще никогда, некоторые, кому повезло и удалось заработать, измученные ностальгией, все‑таки приедут на Родину, но пробыв пару недель, поймут, что тут им уже не жить, попрощаются и уедут обратно на запад, туда, где даже собаки – и те улыбаются.

На пороге тысячелетий началась пора великих перемен, эпоха, когда смешаются народы, вот только странно, сколько эмигрантов сможет принять старушка Европа, ведь реки переселенцев текут не только с востока, а еще и с юга, через всю Африку черными вереницами пешком идут люди, чтобы, преодолев целый континент, рискнуть пересечь Гибралтар на какой‑нибудь лодочке, дабы попасть на заветную землю Европы, но ведь есть какой‑то лимит возможностей этого не такого‑то и большого Старого мира. Никто, об этом не задумываясь, вроде лунатиков тянутся к мечте о безоблачной жизни…

Пользуясь всеми средствами искушенных в своем деле перевозчиков нелегальных эмигрантов, рискуя задохнуться в морских контейнерах, пластами ложась в специально приготовленных для этой цели лодках, даже просто цепляясь под грузовики, люди бегут из своих стран как от чумы.

Наверняка когда‑то в аудиториях университетов студенты будут изучать этот катарсис человечества, и вряд ли кто сможет дать исчерпывающий ответ на данный субъект: почему же народы смешались на пороге второго и третьего тысячелетий от рождения Христова и не стало в итоге национальностей, ни границ, когда‑то разделяющих нас друг от друга, а остался просто хомо сапиенс, в конце‑то концов – человек разумный, которому, слава Господи, не за что больше воевать… Да именно потому и надо смешаться, чтобы уже прекратились однажды междоусобицы и войны на почве религий, рас и национальностей, ну а корысть, из‑за которой в основном‑то и воюем, быть может, искоренилась бы благодаря росту нравственности человека разумного.

Наверно, вы скажете, это плод воспаленного мозга, не спорю, возможно, но такая гипотеза невольно приходит на ум, глядя, насколько разношерстно население Европы уже сегодня, а что будет через пять‑десять поколений… когда все столь разные генетические коды смешаются, выводя один идеальный вариант, ну да, нам этого уже не узнать, но давайте будем верить, что будущие поколения наши точно уж разберутся, что и как делать, чтобы стать лучшими, нежели были их полудикие предки с компьютером уже в руках, но за пазухой все же еще с пистолетом и не только…

Насколько и не помнила бы цивилизация своей истории, всегда человек был с оружием в руках, но мы ведь растем, развиваемся и сами в том уверены, что c каждым поколением прогрессируем, так давайте надеяться, что придет тот день, когда только в музеях будут доступны для обозрения такие предметы, как доисторический, еще каменный клинок питекантропа, на следующей полке будет лежать меч, пистолет, пушка и атомная бомба как заключающий экспонат выставки с заглавной надписью «опасно для жизни»…

Это, наверно, невозможно, а что там гадать, все будет так, как оно должно быть, и не мне пытаться мир изменить, хотя искренне этого хотелось бы.

На этой лояльной мысли утомленный философ уснул, и его астральное тело снова подалось в путешествие на восток, чтобы уже по привычке навестить своих родных и любимых.

Без преувеличения ему так часто снился дом родной, дети, жена, родители, друзья, что, ложась спать, он уже знал, куда его по новой занесет.

Сон продолжался, словно многосерийный фильм с удивительной последовательностью развития событий, и ведь вполне возможно, что давались эти частые встречи с родными ему не просто так, а вроде лекарства, отдыха для переутомленного мозга, что‑то вроде поощрений за страдания, то ли в виде заслуженных свиданий с близкими вместо зарплаты за пройденный путь…

Ну что же, хотя бы во снах он их видал, и то хорошо, после таких встреч настроение всегда поднималось, снова вселялась надежда на позитивный исход этой страшной каторги без точной даты окончания срока отбывания наказания, на который он практически сам себя и обрек.