Волконский и Смерть

«А там еще и нынче гостит Элиза», – эту мысль он разумно решил не высказывать вслух. – «Прекрасно». Белой Церковью владела графиня Александра Николаевна Браницкая, родная тетка генерала, а Элиза, та самая графиня Воронцова, давняя любовница Александра, приходилась той младшей и любимой дочерью, и всегда была готова провести у матери как можно больше времени, когда ей надоедала суетливая жизнь главной одесской grande‑dame. Та была дружна с Мари, равно как и с другими Раевскими, и вполне разделяла взгляды своего возлюбленного на его новоиспеченных родственников Волконских. И она могла переубедить Мари остаться с родителями или хотя бы оставить ребенка. «Впрочем, если та останется у тетки или уедет с Лизой в Одессу на зиму, то это тоже неплохо», – рассеянно подумал Александр Раевский.

Отец, по‑видимому, понял все, что он умолчал, поэтому сказал:

– Да, пусть останется там подольше, глядишь, и не придется ей больше ехать…

Александру очень хотелось бы, чтобы его родитель продолжил эту фразу, иначе он добавит к ней свое окончание. В самом деле, все они выпускают из виду один момент, неотвратимый и роковой, который, конечно, спутает их дочери и сестре все планы, но зато заставит ее семейство вздохнуть с облегчением. В тюрьме бывает всякое. Условия содержания там далеки от шикарных – сам Александр там просидел, а точнее, пролежал с лихорадкой, три недели, не дав особо внятных показаний, и мог их вполне оценить. Если уж ему, относительно молодому и относительно здоровому, заключенному на краткий срок, было тяжко, то что же говорить о Серже? Тот был неоднократно ранен, да и вообще вроде как склонен к чахотке – кто‑то ему это говорил из общества… И возраст тоже не мальчишеский, стоило и это учитывать. Так что вероятность трагичного исхода велика.

– Вы думаете, его могут освободить? – проговорил он вслух, стараясь не выдать своих циничных мыслей относительно ближайшего будущего, ожидавшего его зятя.

– Ты сам видишь. Но время работает на нас. Как бы еще объяснить это Маше? – вздохнул Николай Раевский.

– Не думаю, что ей стоит объяснять, – сказал Саша.

…Вечером, за ужином, княгиня Мари Волконская получила известие, которое заставило ее растеряться и обрадоваться одновременно.

– Ты все‑таки должна поехать в Петербург, – проговорил Николай Раевский после трапезы.

Его супруга сразу же поспешила вставить:

– Но как же так, ты же видишь…

– Софи, пора уже признать, что наша дочь нам уже не вполне принадлежит, – откликнулся глава семейства.

– Она не может принадлежать этим… – София Раевская вспыхнула и резко встала из‑за стола так, что опрокинула бокал с недопитым вином.

– Она замужем, maman, – добавила Катрин Орлова. – У нее ребенок, который не только твой с papa внук, но и сын Сержа…

– Почему вы говорите обо мне как об отсутствующей? – Мари, увидев, что старшая сестра, ее вечная опекунша и заступница, «grande‑maman» Катрин, осмелела и без страха посмотрела в лицо родителям. – Отличная новость. Я и так потеряла уже немало времени.

– Не думаешь ли ты, что одно твое присутствие заставит государя освободить твоего ненаглядного? – с ехидством, ему обычно не свойственным, добавил Николай Раевский‑младший, ее второй брат, прежде всегда ее поддерживающий, но после ее замужества внезапно замкнувшийся в себе, а после своего кратковременного ареста и допроса, в результате которых не было найдено хоть сколько‑нибудь весомых доказательств его причастия к чему‑либо серьезному, и вовсе избегавший некогда любимую сестру.

Слова его вывели Мари из равновесия, но она уже научилась сдерживаться и не показывать свои чувства даже в кругу семьи, где прежде ее не ограничивали в проявлении даже тех чувств, которых нельзя было показывать. Она понимала, что этот вновь приобретенный навык немало ей пригодится в самом ближайшем будущем. Но обида никуда не девалась, поэтому ответ вышел довольно горький:

– Но позволить себе здесь сидеть я тоже не могу, и один ты этого не понимаешь.

– Отнюдь. Я тоже этого не понимаю, – сухо произнесла Софья Раевская.

– И это говорит та, которая в свое время следовала за мужем повсюду по месту его службы? – Катрин могла себе позволить так говорить с матерью, и пользовалась этим правом с отрочества. – По чьей милости я появилась посреди чиста поля где‑то под Дербентом, накануне генерального сражения? Сама же говорила…

– Наш отец всегда был честный человек, служивший государыне, а не, прости Господи…

– Довольно! – генерал резко двинул кулаком по столу, отчего стоявшие на столе приборы и фарфоровые тарелки задрожали и зазвенели. – Я не могу это больше слушать! Мари поедет в Петербург через Белую Церковь. До этого заедет к Репниным, князь Николай мне уже писал… Вот неугомонные, но тот хотя бы не мерзавец, в отличие от… – последнюю фразу он произнес тихо, но сидящий рядом и все время помалкивающий старший сын смог ее уловить и намотать себе на ус.

– Но как же ребенок? Она его, надеюсь, оставит? – опять спросила мать семейства. – Подумать только, с таким малышом соваться в дальний путь, в самую распутицу… А если заболеет? У него как раз зубы режутся, вчера уже не спал, мне кормилица докладывалась.

– Ребенка я возьму с собой. Он его сын, – сказала твердо Мари. – И Серж покамест его не видел.

– Видел. Приезжал, когда ты в горячке лежала, а Николино было от роду два дня, посмотрел на него и уехал сдаваться властям, – возразил отец.

– Все равно. Сын едет со мной, и это не обсуждается. Я не могу его бросить… – Мари опустила глаза и глубоко вздохнула.

– Так вот, я не договорил. Мы поедем в Петербург позже. И по очереди, как нам будут позволять дела. Катерина и без того собиралась…

Мари подумала с досадой, что так и не рассмотрела эту возможность – кто‑то из семьи непременно увяжется в провожатые, а потом уже разозлилась на саму себя, что не предложила этого с самого начала. Им ведь нужно было только знать, что с ней все в порядке.

– Я могу хоть завтра, – опять вступила maman. – Вместе с Катей, так будет лучше…

– Посмотрим. Признаться, мне не менее тяжело отпускать дочь, как и тебе, но придется, – вздохнул Николай Раевский. – Но пусть она помнит – мы ей любим и доверяем. Не подведи нас, Маша.

…Позже, уже сидя в возке, который был должен доставить ее сперва в Белую Церковь, под крыло двоюродной бабки, где она думала на время оставить Николино, а потом и в Петербург, княгиня думала, что же значат эти слова отца. Как она могла подвести кровную семью? Позже она поймет, что имелось в виду. Но будет уже очень поздно.

 

II. Алина