Волконский и Смерть

Письмо оказалось писанным несколько недель тому назад, и в нем Серж сообщал, что стал, наконец, отцом. Его молодая супруга одарила Сержа сыном, которого крестили Николаем – в честь тестя, не в честь его деда и брата. «Ужасное имя», – вдруг подумала Алина. Впрочем, выбирать было не из чего. Имена в роду Волконских всегда повторялись через поколение. Она сама названа в честь бабки по матери, ее братья названы в честь дяди отца и родного деда, соответственно. Против традиций никуда не пойдешь.

Сестра и брат отреагировали на это известие с известной долей равнодушия. Дети рано и поздно появляются у всех. Вот в крепость сажают далеко не каждого и не всегда.

– Его арест ведь должен быть как‑то связан с происшествием на Петровской? – Алина решила не оставлять бабушку в покое до тех пор, пока она не скажет все, что написала мать, или, по крайней мере, не даст ей прочесть это письмо.

– Мне сие неизвестно, – отпечатала пожилая княгиня. – И вообще, пошла бы ты, лучше подобрала вышивку, будем делать одеяло для младенца Николая. Надо написать Мари, чтобы она не думала, а к нам приезжала.

– Ну, если она приедет, то я уступлю ей комнату на это время, – проговорил князь Григорий. – Младенцы мне совершенно ни к чему, когда я занимаюсь.

Брат занимался тем, что пытался написать «первую романтическую оперу» по либретто одного из своих приятелей по французскому пансиону. Алина всегда издевалась над его попытками, но вынуждена признать, что таланта к музыке и пению у него куда больше, чем у нее, не ушедшей дальше исполнения простых гамм и полудетских пьес на фортепиано, а к пению и вовсе не способной.

– Надо же! А сам‑то был каков… Вот как сейчас помню, – начала бабушка и продолжила было, к вящему негодованию Гриши, если бы ее не перебила Алина:

– Надо узнать точно, что происходит с дядей Сержем. Он же, верно, не написал в своем послании о том, что его готовятся арестовывать?

– Нет, да с чего ему узнать о том было? – княгиня отвела руку, держащую исписанный неровным и не слишком разборчивым почерком Сержа листок – несмотря на старческую дальнозоркость, очков для чтения она не признавала принципиально. – О Боже, ну когда же Сережа уже научится писать по‑человечески… И пусть бы левой рукой тогда писал, лишь бы не такими вот каракулями, ничего же разберешь.

– Дайте мне, я помогу, – Алина приблизилась к пожилой даме и пробежала глазами письмо. Никаких сведений о грозящей Сержу опасности в нем не содержалось, но девушка отчего‑то была уверена в том, что дядя многого не договорил. В постскриптуме обратили внимание на себя такие слова: «Прошу вас, матушка, не беспокоиться, если от меня какое‑то время не будет писем. Возможно, некоторые мои служебные обстоятельства переменятся, о чем я напишу в следующем послании». Стало быть, он отлично знал, что его арестуют, но, конечно, не осмелился написать о том в письме матери. Княжна поколебалась, прежде чем прочесть их вслух, но, в конце концов, решилась – какая нынче разница, когда уже известно, о какой «перемене служебных обстоятельств» здесь идет речь?

– Вот как? Значит, он свою вину прекрасно знал? – бабушка подумала то же самое, что Алина.

– Возможно, что и нет. Он полагал, что его переведут в другое место службы, но это событие совпало с арестом, – поспешно проговорила Алина, не желая, чтобы княгиня Александра убедилась в виновности своего сына, которому вменяют чуть ли не желание убить всех членов царственной фамилии и занять престол.

– Да‑да, и при этом ему не разрешат писать, – ехидно и совершенно некстати заметил Гриша. – Ты сама‑то понимаешь, что читаешь?

Девушка презрительно посмотрела на младшего брата и мысленно пообещала себе серьезно с ним поговорить. Он не понимает положение, в котором они оказались, и даже не знает, что вменяют их близкому родственнику. И ах, да, про то, что было в Таганроге, он тоже ничего не ведает… Алина не хотела делиться своими домыслами и предположениями с Григорием, потому что не была уверена в том, что юноша ее правильно поймет. Но, очевидно, пришлось…

– Хватит уже пререкаться! Голова от вас болит, мочи нет, – вздохнула бабушка. – Так я и догадывалась, что его взяли за дело. И что нам теперь делать? Просить тут не поможет – нужно его полное раскаяние, а ежели он будет отпираться, как нынче делает, то ничего не поможет.

Потом, словно спохватившись, она сказала другим, куда более твердым голосом:

– Ну, что вы тут уши развесили? Ступайте к себе. Алина, ты вышивку давай нынче начни, потому как если Мари приедет, то на все про все у тебя недели три, не более…

Бабушка считала внуков еще маленькими – и, как княжна успела уже убедиться, не только внуков, но и детей. Она не замечала, что ее исподволь все щадят, не договаривая всю правду, как это делают с малыми детьми. Алина и сама бы оставалась в неведении, но из неведения ее давным‑давно выдернула собственная мать… С тех пор она узнала многое из того, что не ведают девушки ее возраста, выросшие в куда более благополучных и мирных семьях, где все жили дружно и совместно, любили друг друга безоговорочно и выражали свою любовь понятными способами. А научилась еще большему. Произошедшее несколько месяцев тому назад в запыленном южном городе на берегу мелкого серого моря ее нисколько не испугало – собственно, она понимала, что все к тому и идет. Арест дяди ее не удивил и не расстроил. Куда больше ее расстроила невозможность с ним увидеться. Но она найдет способ. Особенно если приедет его жена… Сперва, однако, нужно было узнать, что именно там за жена, ибо письма и рассказы давали о сей Мари Раевской куда как смутные представления. Об отце ее новой родственницы было известно куда более, чем, собственно, о ней самой.

Из раздумий ее вывел брат – ну, как всегда, все портит.

– Ты‑то хоть знаешь, в чем его обвиняют? – Гриша стоял с самой самоуверенной позой, на какую был только способен, напротив двери в ее комнаты. – Ежели узнаешь, то не будешь его эдак жалеть…

– Знаю, и это не меняет мое к нему отношение. В отличие от твоего, надо сказать… – твердо произнесла Алина. – А теперь дай мне пройти.

– Вот не верю, что ты сейчас займешься вышиванием, – усмехнулся Гриша. – Как хочешь, не верю.

– Правильно. Потому как мне сейчас не до этого. Ты либо заходи сюда, либо иди к себе уже, – раздраженно посмотрела на него Алина.

Брат предпочел выбрать первый вариант. Ну конечно, он же любопытный и довольно хорошо понял, что сестра нечто скрывает. После ее возвращения Гриша то и дело допытывался, что она видела в Таганроге, как именно умер государь, и как решится вопрос с наследством престола. Вопрос решался запутанно и неловко, как убедили их последующие события, но Алина до сей поры отделывалась лишь общими фразами и вынуждала брата писать отцу, который «знает куда более, чем я». На деле ей было, что рассказать. И она даже воображала, что эти сведения смогут как‑то помочь арестованному дяде. Только поведать их нужно было правильным людям. Но как?

– Ты, верно, не знаешь, что государь не умер в Таганроге, – начала она с места в карьер, не давая брату времени на подготовку.

– Так, это что‑то новенькое… А кого тогда хоронят?

– Фельдъегеря, солдата, забитого насмерть, – словом, неважно. Я видела тело… Лучше тебе его не видеть, – усмехнулась Алина.