Волконский и Смерть

Она действительно видела тело, некую черную массу в парадном мундире, возлежащем на гробе, от которого распространялся удушливый смрад, не скрываемый благовониями, щедро курящимися в зале. Ей стало дурно, она побледнела и вынуждена была мигом вылететь из комнаты, где ее вывернуло наизнанку. Даже подосадовала на такое – Алина никогда не боялась вида собственной крови, дохлых крыс и прочих неизбежных мерзостей бытия, которые заставляли ее товарок падать в обморок. Здесь реакция была, скорее, вызвана телом, чем духом.

– Ерунда, – отмел Гриша. – Там море людей, думаешь, было бы незаметно, если бы тело подменили? А как же болезнь, от которой он умер? Papa же сам писал…

– Это тебе он писал, а я все видела своими глазами. То была пустячная простуда, несварение желудка, от которого бы не умер такой физически крепкий человек, как Его Величество.

Алина знала, что ей придется приводить все эти постулаты в разговоре с другими людьми – вполне возможно, что с кем‑то из членов Следственного комитета, например, с генералом Бенкендорфом, который по некоторым обстоятельствам мог считаться ей кем‑то вроде родственника, – или даже с самим государем или императрицей. Ее слово, может быть, не столь весомо, как слово кого‑то из ее родителей, но она имеет преимущество свидетельницы событий, достаточно непредвзятой, чтобы ей можно было верить.

– И что же стало с государем, по‑твоему? – брат смотрел на нее скептически. – Болезни бывают всякие, тем более, в той глуши ему некому было помочь.

– Как что? Он ушел… – тихо произнесла она. – Исчез. То был план, и знаешь ли, что наш papa мог его реализовать?

– Что за ерунда? – возмутился Гриша. – Я догадывался, что ты куда глупее, чем про тебя все говорят, но чтобы верить в эдакую фанаберию в твои‑то годы…

– Это ты глупец, что не видишь очевидного. Ежели бы ты был рядом со мной тогда, то сам убедился бы в том, что все, сказанное мною, – правда, – Алинка посмотрела на висящий в дальнем углу образ Богоматери. Можно было бы побожиться на образе, но она не стала. Не на таком, по крайней мере…

– Положим, это так, государь ушел куда‑то, а наутро объявлено, что умер. Хм, право, роман, – продолжил Гриша. – Но причина сего случая? Ничего не бывает без причины…

– Достаточно того, что он прекрасно знал о намерениях его свергнуть и убить, – продолжила Алина. – Думаешь, о тайных обществах стало известно только в декабре? Да ты, небось, сам слышал, только тебя по малолетству и природной твоей болтливости никто не принимал туда…

– Как я мог о них слышать в Париже? – проворчал Гриша, недавно только приехавший в Петербург начинать службу и пока весьма недовольный тем, что нашел на родине. Его амбиции простирались на то, чтобы уехать куда подальше, получив назначение в одну из европейских столиц, где он бы мог жить спокойно, сочинять музыку, а не скучные доклады по Азиатскому департаменту. Но события смешали все карты, и он уже не знал, каково станет его будущее. Возможно, на карьере придется поставить крест навсегда. Эта мысль не вызывала в нем никаких сожалений, ведь тогда можно будет предаться своему увлечению со всей полнотой. Только если вдруг не случится еще чего непредвиденного…

– Так вот, – продолжала Алина. – Государь знал, что заговорщики уже вынесли ему приговор. И он выбрал тайный уход с престола, инсценировал свою смерть, чтобы избежать мученической гибели.

– Прекрасно. И при этом он оставил престол незанятым, – брат, как видно, не поверил ее словам. – Началась вся эта история… Но какое это нынче имеет значение – допустим, ушел и ушел, и даже пусть наш отец ему помог. Не предлагаешь ли ты его найти и вернуть? Или объявить во всеуслышание, что в гробу лежит самозванец – если его так можно назвать?

– Тело, что лежит в гробу, опознать невозможно. На все вопросы отец, Дибич и медики отвечают, что произошла ошибка при бальзамировании, тем более, покойного подбирали по внешнему сходству, – Алина вновь ощутила подбирающуюся к горлу тошноту, когда представила во всех красках нечто, уже мало похожее на человека, упокоенное в пышном гробу. – Им верят и не задают лишних вопросов. Но вернуть государя…

Она опустила голову, отчаянно звеневшую в висках.

– Даже если его вернут, это ничего не поменяет. Только принесет дополнительную смуту и недовольство, – продолжил за нее брат. – Более того, не кажется ли тебе, что аресты так называемых участников тайного общества – это тоже его план? Для того и нужно было уйти, спровоцировать их на выступление, чтобы всех взять и схватить?

– Схватили не только тех, кто выступал, и ты это знаешь, – тихо проговорила княжна. – А так ты прав.

– И, если честно, мне все равно на всех арестованных и приговоренных, кроме одного. Его мы и должны вытащить… Но твои сведения ничем не могут помочь, кроме того, что подтвердят вину Сержа.

Он всегда называл дядю просто по имени, равно как и она. Ведь тот казался им вечно молодым, вроде их общего старшего брата, с которым так славно проводить время. И больно было знать, что он мог просто так исчезнуть из их жизни, оставив пустоту, которую не заполнит никто. Алина не могла ручаться за Гришу, но сама она пролила немало слез в подушку, осознавая собственное бессилие в подобной ситуации. Если есть хоть малая надежда его спасти, то стоит ей воспользоваться. Но Гриша был прав – ее догадки, которые так легко опровергнуть, создадут еще больше вопросов. И она была не совсем уверена в том, что ее отец поможет, одобрит ее действия. Алина писала ему длинные, полные полувопросов‑полуутверждений письма, описывала все происходящее в Петербурге, включая поступавшие сведения о Серже, но ответов не получала. Казалось, отец растворился в той же бездне, что и его государь, которому он всегда служил верой и правдой, готовый отдать за него жизнь. Что касается матери, то Алина менее всего хотела бы, чтобы она присутствовала здесь, поэтому новости о ее приезде огорчили девушку более, чем обрадовали.

– Его надо попросить, чтобы он сказал правду, – княжна Алина впервые решилась выговорить вслух то, что вертелось у нее в голове, рожденное часами бессонницы, догадок и сопоставлений, обрывками фраз из подсмотренных на столе отца бумаг, попытками чтения писем дяди между строк, краткими вспышками воспоминаний. – Он был в обществе цареубийц исключительно для того, чтобы их разоблачить и остановить.

Брат поднял на нее глаза, такого же зеленовато‑серого, неопределенного цвета, как у матери. Взгляд сделался таким же тяжелым, как бывал у той, когда она слышала или узнавала то, что не хотела. Когда она не просто смотрела на свою дочь, а видела ее такой, какая она есть, и увиденное не нравилось княгине Софье. Алина помнила этот взгляд с младенчества, он слился в череду пугающих воспоминаний, наряду с черными тенями во вьюжную полночь, наряду с мертвым смердящим телом самодержца, наряду с жуткими снами во время болезней с сильным жаром. Действий после него не следовало – Алина просто съеживалась внутри, ощущая себя маленькой и бессильной. Но Гриша‑то зачем на нее эдак смотрит? Что он сделает? Что он скажет?

– Он не доказал ничего сам, – проговорил он после паузы, и в голосе его чувствовалась сокрушенность. – Молчит и запирается – бабушка же сама так говорила. Ежели он хотел бы кого выдать, то сразу же бы сказал имена и все подробности. Но Серж молчит. Или врет. И вообще говорит, что сам во всем виноват.

– Он чего‑то боится, – отвечала она очень тихо. В голове у нее гулко звенело, будто бы бил огромный колокол.

– Серж? Боится? Ты сошла с ума, право слово. Что maman, что ты… Зачем я с тобой разговариваю? Сперва приди в себя, – Гриша решительно встал и направился к двери. Алина его не останавливала, только рассеянно глянула ему вслед.

– И еще, – добавил брат. – Не вздумай со всем этим являться к следователю или на аудиенцию к государю. Да и бабушке не говори. Слышала? Узнаю, что ты вываливала этот бред кому‑то, кроме меня…. – он выразительно показал кулак.