Волконский и Смерть

– Я понимаю, что Сержа так естественно любить, но подумай, что это тебе дает, кроме страданий?

Сейчас она не смотрела на дочь, перечитывая письмо, написанное по всем правилам светской переписки.

– Бенкендорф, конечно, немало удивится и еще больше вообразит всякого, но свидание тебе даст, – продолжила княгиня Софья мерным голосом. – Не думаю, однако, что тебе удастся остаться с дядей наедине. Их там никого наедине не оставляют.

– Когда вы успели приехать? – Алина с трудом села на кровати, по‑прежнему ощущая тяжесть во всем теле. – Сейчас же…

– Восемь утра. Я решила не оттягивать, у нас же рано встают, только вот ты… – и дама оборотила взгляд своих светлых, опушенных длинными стрельчатыми ресницами глаз, на дочь, растрепанную, с лицом, покрытым неровным румянцем и несущим на себе вмятины от подушек. Та поморщилась, осознав, насколько же плохо выглядит по сравнению с матерью, остававшейся бледной и собранной даже после дальней дороги и переживаний.

– Можешь продолжать дальше спать, только лучше тебе позвать Настю, чтобы она тебя переодела в неглиже, – усмешливо продолжила княгиня. – А письмо твое будет доставлено, не сомневайся.

Тут Алина осознала, насколько же опрометчиво она поступила, оставив послание на видном месте. Вопреки советам матери, она встала, резко одернула на себе измятое платье, подошла и отрывисто проговорила:

– Все же я предпочту сама передать письмо с лакеем. Отдайте мне его.

Княгиня Софья покачала головой, продолжая тонко улыбаться.

– Уж не хотите ли вы сами пойти в крепость? – продолжила Алина. Нынче, во всей своей несколько тяжеловесной настойчивости, она особенно поразительно напоминала собственного отца, прославленного князя Петра Волконского.

– Мой черед наступит еще не скоро, – туманно произнесла ее матушка. – А тебя пустят.

Она протянула руку, тонкую и остропалую, передавая послание Алине.

– Да, все же я настаиваю на том, чтобы ты выспалась. Черные круги под твоими прекрасными глазами не оценят ни следователь, ни узник, – и Софья Григорьевна встала из‑за стола и легонько прошла к двери, снова обдавая дочь несносным для той ароматом духов.

– Постойте, – окликнула мать Алина за секунду до того, как дверь захлопнулась за ее прямой спиной. Та послушно остановилась и оглянулась на княжну.

– Вы понимаете, что для освобождения Сержа мне придется… – она не знала, как наилучшим образом описать свои недавние намерения. – Придется рассказать все?

– Что «все»? – бросила княгиня Софья.

– То, что я видела в Таганроге, – прошептала Алина.

– Ты ничего не видела, – резко, с нажимом отвечала ей мать. – Вообще ничего.

– Но вы же сами мне открыли… Когда я его видела таким… – Алина была готова к тому, что мать поддержит ее версию событий, ведь она сама говорила про уход государя шепотом и под большим секретом.

– Я немного изучала анатомию, как ты знаешь, – Софья скрестила руки на груди. – И мне известно, что передозировка формальдегидов вызывает потемнение кожных покровов и изменение свойств тканей. А такая передозировка вполне вероятно, что случилась, ибо медикам важно было сохранить тело для официального погребения за тысячу верст от Таганрога.

– Я не столь сведуща в сей науке, – не отставала Алина. – Но я могу отличить начало разложения, коего никак не могло наступить на второй день после смерти, в достаточно прохладную погоду. Я верю в уход государя. В его нежелание править. Лучше быть живым, чем…

Она оглянулась в поисках иконы, на которую можно было перекреститься, но вспомнила, что икона здесь только одна, и та отвернута к стене. Княжна невольно глянула в красный угол, и увидела, что лик принял прежнее положение. Конечно, «оригинал» изображения не потерпела столь явного богохульства и неуважения к собственной персоне.

– Замечательно, что ты в это веришь, – задумчиво произнесла княгиня Волконская. – Значит, поверят и все остальные. Главное, не забывай упоминать эту версию при каждом удобном случае.

Мать говорила без тени иронии, и Алина сразу это поняла.

– Можешь поведать Бенкендорфу, можешь – самому государю, ежели вдруг у тебя случится аудиенция. Но я бы на твоем месте начала с собственной бабушки. Что знает она, то знает и вдовствующая императрица, а та в таких делах авторитет – она же все‑таки мать, – продолжала Софья. – Главное, не делись этим с Сержем. Довольно с него и заключения, и воспаления легких, и всей этой казуистики…

– Он был болен? Почему мы об этом ничего не знали? – Алина уже и забыла странности с тайной о мнимой смерти государя и странной реакции матери на намек о том, что тайна будет раскрыта.

– Потому что ты читаешь только те письма, которые приходят к бабушке. А они, как бы тебе сказать, подверглись определенной цензуре для ее же блага. Каково читать ей, что Серж сильно болеет, а она ничем не может помочь?

– А чем бы могли помочь вы? – немедленно спросила девушка, и этот ее вопрос так и остался неотвеченным.

– Главное, ты сама не волнуйся. Раз уж так хочешь заполучить желаемое, – вместо этого произнесла ее мать. – Тебе нужно иметь холодную голову и спокойно бьющееся сердце. А спросонья этого не добьешься.

И княгиня Софья вышла из комнаты, тихонько закрыв за собой дверь.

 

III. Серж