Вознесенная грехом. Последний ход принцессы

– Марси, я не вру. Я не поклонник такой одежды, но ты всегда прекрасна.

– Спасибо, – сказала я и впервые за целый день искренне засмеялась. Раньше подобное замечание о внешности вывело бы меня из себя, но я уже не волновалась по поводу одобрения Джованни.

Мне помогли перестать быть идеальной в глазах окружающих, что сделало жизнь проще во многих смыслах.

– Могу я подойти ближе? – проговорил Джованни.

– Почему ты спрашиваешь? – Но потом меня осенило. До Джованни долетели слухи, и он подумал, что меня испугает его близость. Не то чтобы он и раньше откровенно прикасался ко мне, зато сейчас я была уверена, что за нерешительностью скрывалась другая причина.

– Конечно. Я в порядке, Джованни. Не надо относиться ко мне так, словно я сломлена.

Джованни сократил расстояние между нами и взял меня за руку, что было неожиданно, но я не отстранилась. После всего случившегося было приятно находиться рядом с кем‑то, помимо Семьи, но Джованни не был тем мужчиной, от которого я хотела получить утешение.

Между тем тот самый мужчина сбежал как гребаный трус. Я отбросила все мысли о Мэддоксе.

Джованни поймал мой взгляд. Его глаза, как и прежде, были полны преданности и любви. Он не сбежал. Нет, он стоял передо мной, просил о втором шансе.

– Я хочу, чтобы мы попытались. Теперь все будет по‑другому, Марси.

– Как же именно? – спросила я.

Он понизил голос, будто боялся, что нас подслушивают. Я едва снова не закатила глаза.

– Я не буду сдерживаться. И дам тебе все, что ты захочешь. Буду целовать каждый сантиметр твоего тела и прикасаться к тебе. Даже пересплю.

– Правда?

– Да, – сказал он. – И ничто нас не остановит. Мы можем стать нормальной парой и пока даже не состоять в браке. Так или иначе, люди сейчас не ждут кровавых простыней.

Потребовалось время, чтобы осмыслить его слова, а потом забыть их. В интонациях Джованни сквозило облегчение из‑за того, что я спала с Мэддоксом. Ну а слухи о том, что я связалась с байкером, означали одно – бывший не претендовал на мою девственность.

Поэтому ему не надо бояться моего отца, поскольку, в отличие от Мэддокса, переспи я с Джованни, папа, наверное, поаплодировал бы парню.

Я выдернула руку, возмущаясь.

– Ты ошибаешься. Кое‑что нас останавливает: мои чувства к тебе. Я не хочу быть с тобой ни в физическом, ни в эмоциональном плане. Я двигаюсь дальше, Джованни, и ты тоже иди своей дорогой.

– Марси, тебе не должно быть стыдно за случившееся. Рано или поздно сплетни улягутся. Однажды мы поженимся, и люди будут видеть в тебе только мою женщину.

Потребовалось невероятное самообладание, чтобы не накричать на него изо всех сил. Как бы то ни было, я подавляла слишком много эмоций, но мне не хотелось нервировать маму или, что еще хуже, папу. Они давно присматривали за мной двадцать четыре на семь, а нервный срыв не пошел бы мне на пользу.

– Прошу тебя, уходи, – настаивала я. – Меня не тянет быть чьей‑то женщиной сейчас. Я собираюсь сосредоточиться на работе. Изучение всех тонкостей структуры Семьи требует времени и упорства. Думаю, тебе лучше найти другую. – Признаюсь, в тот момент я гордилась своим спокойным голосом.

На лице бывшего промелькнул намек на сочувствующую улыбку.

– Мой папа упомянул о твоем желании присоединиться к Семье официально. – Он покачал головой в манере, которую нельзя было описать иначе как высокомерие. – Марси, послушай, твой отец потворствует тебе только потому, что тебе причинили боль, но люди начинают злословить. Женщинам не подобает мечтать о том, чтобы занять место в наших рядах.

Им вообще не положено хотеть чего‑то большего. Ни секса, ни любви и, определенно, ни своего законного места в мире, в котором они родились.

– Я намерена получить лишь то, что заслуживаю. Я Витиелло. Амо и Валерио не придется доказывать свое желание стать частью клана.

– Они мужчины, – возразил Джованни, будто поделился со мной секретом.

Неужели он всегда был таким невыносимым или же я отличалась сговорчивостью в прошлом? Точного ответа я дать не могла.

Джованни вздохнул.

– Но ты не сталкивалась с испытаниями, которые ожидают каждого мужчину, ставшего частью Семьи. Мы должны дать клятву и сделать татуировку. Обязаны истекать кровью и терпеть мучения ради общего блага нашего круга.

Я не сдержалась:

– Мне сделали тату, я истекала кровью и терпела мучения из‑за вражды между Семьей и «Тартаром», Джованни. – Я откинула волосы, показывая отсутствующую мочку уха. Затем расстегнула молнию на свитере и стянула футболку, обнажая плечо, демонстрируя деталь татуировки.

Глаза Джованни округлились.

– Испытывал ли ты боль хуже этой? А?..

– Мне очень жаль, Марси. Ты сильно натерпелась, ты права. Но ты не переживала все это с мыслями о Семье, не терзалась ради клана. Ты пострадала случайно. И если бы знала какие‑нибудь важные тайны, то раскрыла бы их в ту же секунду, когда они пригрозили отрезать тебе мочку уха. – Увидев мое выражение лица, он добавил: – Что вполне объяснимо. Ты женщина, у вас другой болевой порог.

– Да брось ты, Джованни, – протянул Амо, спускаясь по лестнице. – В последний раз, когда ты практиковал боевые приемы, чуть не разревелся, когда кто‑то вывернул твое гребаное запястье. Марселла – крепкий орешек. И если отец считает, что она выдержит любые испытания ради дел клана, то она переживет их снова и не сломается. Она – Витиелло. И татуировка не делает тебя более преданным. Марселла живет и дышит ради нашей семьи, а наша семья – ради коза ностра.

Мне хотелось его обнять. Я могла разобраться с Джованни, однако поддержка Амо и то, с какой легкостью он подтвердил, что я страдала ради Семьи и клана, возымели вес в глазах бывшего. Слова брата и отца, пожалуй, всегда будут иметь большее значение, чем мои, но я сделаю все, чтобы к моему мнению прислушивались.

Амо остановился возле меня, одарив Джованни пренебрежительной усмешкой.

– Тебе есть еще что сказать?

– Думаю, Джованни уже пора, – заметила я.

Джованни сделал шаг назад, затем еще один и кивнул.

– Сожалею, что ты столько пережила, Марси. Надеюсь, случившееся не выставит тебя и твою семью в дурном свете.

– Всего доброго, – пробормотал Амо, и Джованни, наконец, развернулся и выскочил на улицу.

Я издала сдавленный возглас, сжав кулаки.

– Я очень сильно хочу что‑нибудь ударить.