Все хорошо

Ладно, разрешу себе еще немного пройтись по тропе воспоминаний. Она чем‑то напоминает дорожку, которую показывали в рекламе обезболивающего. По обеим сторонам пестреют странные цветы. Справа темнеет покосившийся деревянный забор, а слева колышется на ветерке море травы. Я смотрю вперед, но вижу по‑прежнему нечетко, взор туманится, словно я во сне. Ведь были же времена, когда ходить было так легко. Просто ставишь одну ногу перед другой – вот и все. Шаг за шагом – навстречу счастью. В те дни я носила исключительно шикарные французские платья. И легкие кофточки с бантиками вместо пуговиц. Как чертовски хороша я была тогда, вы бы глазам своим не поверили. И, может, даже захотели бы свернуть мне шею. А что, если в этом все дело? Что, если это вы шепотом прокляли меня, когда я танцующей походкой проходила мимо? А я вас даже не заметила. В голове у меня было благословенно пусто. В своих кожаных туфельках с каблуками в виде сердечек я легко взбиралась на любую вершину. Да, мои сердечки твердо стояли на земле. А бархатная сумочка, набитая косметикой, распечатками пьес и журналами, похлопывала меня по бедру. Могла ведь и синяк оставить. Но мне было все равно. В те времена я была непобедима. Носила шелковые чулки, можете себе представить? Даже когда собиралась карабкаться в горы! И колготки в сеточку, которые в любой момент могли поехать, расползтись до самых щиколоток. Но мне и на это было плевать. Даже когда каблуки утопали в грязи, а кожа с них обдиралась, я не останавливалась. Вот что я сейчас делаю. Иду в своих старых туфельках по дорожке, которая постепенно превращается в горную тропу в окрестностях Эдинбурга, куда я приехала на фестиваль Фриндж, играть Елену. Мне двадцать четыре, и ноги у меня сильные и послушные. Там, наверху, смотровая площадка, с которой можно увидеть весь город. Чувствую спиной взгляд спешащего за мной Пола. На лицо ему падают золотисто‑рыжие пряди. Он весь раскраснелся и тяжело отдувается. Боится от меня отстать. Мы познакомились только две недели назад, когда он увидел меня на сцене. Пол родом из Новой Англии, из Мэна, в Шотландию он приехал, чтобы отправиться в поход по горам, а в Эдинбург заскочил всего на пару дней. Но в горы в итоге так и не попал. Каждый вечер приходил посмотреть на мою Елену, а после караулил меня у театрального крыльца. Звучит немного жутковато, но так оно и было. Наверное, я не приняла его за чокнутого фаната только потому, что он был молод и очень хорош собой. И это его агрессивное внимание, эта настойчивость очень меня заводили. Ночевать я должна была вместе с остальными членами труппы в однокомнатной квартире в Лите, но вместо этого каждую ночь проводила в его номере отеля на Принцесс‑стрит. И каждый вечер, выходя из театра в еще не успевшие сгуститься сумерки, я видела его. Рослого, улыбающегося, совершенно мной околдованного. Он готов был последовать за мной куда угодно – хоть на дно самого глубокого ущелья, хоть на заоблачную вершину. А я ходила, как обдолбанная, от внимания этого красавчика, этого незнакомца, который почему‑то казался мне до странности знакомым. Его тихий голос, его добрые глаза… В общем, с ним я чувствовала себя, как дома. Вот сейчас обернусь – и увижу его. Он будет идти за мной след в след и смотреть мне в спину. Ах, как он смотрел на меня! Снизу вверх и с таким странным выражением на лице. Что же это было? Восхищение? Не совсем. Страх? Трепет.

Да, наверное, трепет.

«Тебя невозможно остановить», – говорил он мне, а я в ответ улыбалась.

Но вот я оборачиваюсь – а за спиной никого. Только чернота.

Облака сгущаются, заволакивая образ произносящего эти слова будущего мужа.

Я бреду по тропе воспоминаний одна, в ортопедических ботинках, в растянутой кофте, в карманах которой гремят пузырьки с таблетками. Кругом все темнее. Солнце уже зашло. Исчезли странные яркие цветы. Ничего больше нет. Куда хватает глаз – только тьма и звезды.

– Вы вернулись, – произносит голос.

Мужской голос. Мягкий. Негромкий. Почти шепот.

Я открываю глаза. Их трое. Трое мужчин возле барной стойки. Один сидит справа от меня, а еще двое – слева. Первый – очень высокий, второй – толстый, а третий ничем особенно не выделяется. Все они одеты в темные костюмы. И держат в руках стаканы с напитками. И как это я раньше их не заметила?

Непримечательный смотрит на меня так, словно я мираж, появления которого он ждал весь вечер. Должно быть, это он ко мне обратился. Серое лицо. Красные глаза завзятого алкоголика. В руке низкий стакан, в котором плещется какая‑то золотистая жидкость.

– Простите? – переспрашиваю я.

А он грустно улыбается. Толстяк рядом с ним склонился над стаканом со скотчем и закрыл лицо руками, будто не в силах смотреть на окружающий мир. У него длинные вьющиеся седые – а местами желтоватые – волосы. Лица сквозь короткие пальцы не разобрать, но я замечаю оспины, расширенные сосуды, красные пятна – и все это отчего‑то выглядит очень знакомо. Он похож на какого‑то политика, которого я видела в новостях. Но нет, не может такого быть. Что бы такому человеку делать в понедельник вечером в захудалом баре?

Справа ерзает третий. Высокий. Стройный. Даже краем глаза я замечаю, какой он красивый. Я не столько вижу его, сколько чувствую рядом его присутствие, и волоски у меня на загривке встают дыбом. Что‑то подсказывает, что не стоит смотреть ему прямо в глаза.

Непримечательный по‑прежнему улыбается, словно мы с ним вовсе не угодили в какой‑то трагический сон.

– Где вы были? – спрашивает он.

– Где я была? – повторяю я.

Он окидывает меня взглядом. Я сижу, склонившись над стаканом и вцепившись руками в стойку так крепко, словно это перила корабля.

– Мне показалось, вы ушли далеко‑далеко. В своих мыслях, конечно.

Я поднимаю на него глаза. «Ни хрена ты не знаешь о моих мыслях!» И все же отчего‑то медленно киваю и произношу:

– Да, все верно.

Зачем я ему это говорю? Этот незнакомец с глазами пьянчуги таращится на меня так, словно прямо сквозь кожу видит мою душу.

– Не лучшее вышло путешествие, как я понимаю? – спрашивает он.

А я не знаю, что ответить.

И, не успев ничего придумать, выпаливаю:

– Да.

– Очень жаль. – Он корчит печальную гримасу. Вроде как сочувствует.

«Да кто ты такой, черт тебя возьми?» – так и подмывает меня спросить. Но вдруг к глазам подступают слезы. Какая глупость. Мой собеседник мгновенно превращается в улыбающееся, облаченное в костюм размытое пятно.

– Позвольте угадаю. Когда‑то это у меня неплохо получалось. – Он смотрит на меня, склонив голову набок.

Так и буровит своими слезящимися глазами. Надо бы просто встать и уйти. Сказать этому мужику, чтобы не лез не в свои дела. Но его взгляд как будто пригвоздил меня к месту. Я отпиваю из бокала. А его красные глаза тем временем вонзаются в меня. Впиваются в мое скрюченное тело. Я крепче вцепляюсь в стакан. Лицо пылает, перед глазами все плывет от слез и принятых таблеток.

– L4–L5, – наконец, произносит он. – Это справа. И L2–L3 слева.

Я снова ударяюсь в слезы.