Встретимся в полночь

Я быстро улыбнулся ей и взглянул на ее бейдж с именем.

– Привет, Джессика. Я встречаюсь с другом, который остановился тут. Могу я подождать его здесь? – я позволил своему взгляду задержаться на ней подольше.

Она покраснела и улыбнулась мне в ответ.

– О, конечно, наверное, лучше – в вестибюле у лифтов. Так ваш друг сразу же вас увидит.

– Спасибо, Джессика, – я легонько прикоснулся к ее руке, прежде чем пройти в вестибюль. Зная, что она еще наблюдает за мной, я сел в одно из бархатных серо‑голубых кресел и достал телефон, как будто отправляя сообщение другу. На самом деле я изучал отель. Сколько номеров было в пентхаусе?

Точно. Их было два. Просто.

Я подождал еще несколько секунд, прежде чем снова взглянуть на Джессику, которая уже помогала другому гостю. Я быстро оглядел вестибюль, тускло освещенный и заставленный изящной мебелью. И цветами. Множеством букетов.

Лифт звякнул, я поднял взгляд. Мужчина и женщина, громко переговариваясь, с австралийским акцентом, вышли из лифта, а внутрь вошла азиатка в узорчатом шарфе. Я встал, стащил один из букетов, стоящих на кофейном столике, и проскользнул внутрь вслед за ней, отступив в угол.

Букет оказался куда более массивным, чем выглядел, стоя на столе, и практически раздавил даму в лифте. Я даже не мог ее видеть. Я услышал, как она фыркнула, когда обошла меня и выбрала этаж. Выглянув из‑за листвы, я увидел, что загорелось «17». Точно. Нужна ведь дурацкая карточка‑ключ, чтобы выбрать этаж.

– Черт. Не могу дотянуться до своей карты с этим чудовищем, – сказал я с отработанным британским акцентом, которым обычно щеголяют гонконгские дети, выросшие в интернатах. – Не могли бы вы нажать для меня этаж пентхауса?

Женщина издала многострадальный вздох, и я услышал, как она нажала на кнопку.

– Бесконечная благодарность, – сказал я из‑за гигантских лепестков лилий фламинго с розовыми прожилками. Она не ответила.

Круто, леди. Кого волнует то, что вы могли впустить в отель корейского Теда Банди?

Женщина вышла на своем этаже, и я испустил мучительный вздох.

– Спокойно ночи! – сказал я, когда она выходила. Она все равно не ответила, и двери за ней закрылись. – Скатертью дорога.

Лифт взлетел прямо на этаж пентхауса.

Время делать фото.

 

Глава третья

Лаки

 

 

– Нам обязательно смотреть это сейчас? – я уставилась на своего менеджера.

Джозеф Йим не отвел взгляда.

– Через три дня ты участвуешь в шоу «The Later Tonight». Если есть возможность сделать что‑то лучше, мы должны позаботиться об этом сейчас, не так ли? – его льдисто‑голубая рубашка была накрахмалена и заправлена в темно‑синие брюки. Он обращал на себя внимание высокими скулами и стальным цветом глаз. Ему было всего под тридцать, и он был кем‑то вроде вундеркинда на K‑Pop сцене. Под его лейблом уже записано немало синглов горячей сотни. Говорили, у него сверхъестественная способность предугадывать, кто станет следующей большой звездой. Jaeneung, дарованием. И на данный момент его главным создателем хитов была я.

И если все пойдет по плану, я стану не только царствующей королевой K‑Pop, но и международной поп‑звездой. Шоу «The Later Tonight» должно было сделать меня популярной в Америке.

Америка. Последний рубеж. Не многие K‑Pop исполнители преодолели его. K‑Pop бесспорно завоевывал популярность в США, но еще не было женщины – звезды K‑Pop, песни которой крутили бы на американском радио наравне с хитами Бейонсе или Тейлор Свифт.

На данный момент я была звездой с потенциалом. Мое имя, которое на английском значит «удача», меня не подвело – Джозеф считал меня своим сокровищем. Не маленькую армию самочек, танцевавших с потрясающей синхронностью. Не красивых мальчиков с растрепанными волосами, выступавших с атлетизмом гимнастов и читавших рэп.

Меня. С «удачным» именем. С ангельским голосом, от которого у Джозефа на глаза навернулись слезы, когда я проходила прослушивание. С «естественным» маленьким лицом и большими глазами, продававшими массу косметических продуктов. С благословенным ростом, позволявшим возвышаться над коллегами из женских групп. С точными и женственными движениями, в которых никогда не было ошибок. С безупречным английским.

Я была молнией в бутылке, и звукозаписывающая компания возлагала на меня все надежды и мечты об американском мейнстриме.

Никакого давления или чего‑то еще.

Спустя несколько часов после концерта Джозеф и Джи Йон все еще пытали меня в моем гостиничном номере, на мраморном кофейном столике между нами стоял ноутбук. Джозеф хотел пересмотреть мое сегодняшнее выступление, и оба – он и Джи Йон, выжидающе смотрели на меня.

Я могла пойти спать. Я продвинулась в своей карьере настолько, что у меня уже было гораздо больше свободы, чем раньше. Но их ожидающие взгляды раздували воздушный шар давления внутри меня.

– Конечно, давайте, – сказала я с натянутой улыбкой.

Быстро нажав пробел, Джи Йон запустила видео.

Откинувшись на плюшевом диване, я наблюдала, как прыгаю, кружусь и кружусь по сцене – мои руки совершали точные волнообразные движения вокруг лица, пока я пела. Из‑за дрянных динамиков ноута мой голос отдавал жестью.

Мы просмотрели все от начала до конца. Я едва замечала, что творится на экране, моргая, чтобы не заснуть. В какой‑то момент мое изображение перед глазами у меня превратилось в танцующий гамбургер. М‑м‑м. Гамбургер.

По крайней мере станцевала я идеально. Крошечная хлопушка с конфетти взорвалась у меня в голове. Безрадостно и слабо. Неспособность порадоваться заставила меня почувствовать себя виноватой, и я выпрямилась.

Видео закончилось, и Джозеф хлопнул в ладони.

– Хорошая девочка, – сказал он, тихо хохотнув. – Вот почему ты всего добьешься. Ты надежная.