Я тебя рисую

Мартовский воздух пьянит своей свободой. Он весь наполнен дерзостью и вдыхая его хочется жить. В предыдущие годы в это время я была занята работой над курсовыми проектами. Такими как «Ночь». Прекрасными и Великолепными. Учеба в моей школе – развлечение не из легких и отнюдь не из дешевых. Родителям приходилось отдавать несколько тысяч долларов ежемесячно, чтобы я имела возможность сидеть по 8–10 часов ежедневно перед мольбертом и выслушивать критику людей, считающих себя Мастерами с большой буквы М. Помимо этого нужно было покупать хорошие кисти, краски и холсты. Именно поэтому сегодня я возвращаюсь все в ту же серую многоэтажку советской эпохи, в которой мы живем уже очень много лет. На самом деле мои родители хорошо зарабатывают – папа владеет небольшой фирмой, а мама успешный экономист – и мы давно могли бы купить жилье поприличнее, однако, в свое время родители решили исполнить мою мечту и отправили меня учиться во Францию.

Учеба отнимала у меня все время и друзьями в Париже я не обзавелась. Да и где бы я их стала искать – уроки занимали почти целый день, а в свободное время я искала вдохновение в красках. Остальные ребята в классе жили точно так же. Творчество не может быть только наполовину. Оно занимает всю твою жизнь, каждый вдох и каждый выдох. Нет, я совсем не хочу жаловаться. Школьные годы были замечательными, ведь я смогла освоить различные техники рисования, научилась чувствовать собственную руку, определилась с направлением. В конце концов все это принесло мне долгожданную победу, первое признание моего таланта. Один Бог знает сколько нервов и слез я потратила, прежде чем мне вручили заветный золотистый конверт. Однако об этом стоит рассказать чуть позже.

А наш двор за это время ничуть не изменился – 4 многоэтажных дома, образующих ровный квадрат. Внутри – игровая площадка и старые лавочки, которые никто никогда не красил. Вокруг площадки невысокие деревья и чистый газончик. Две арки служат выходом на оживленные улицы. Наш балкон – третий если считать снизу и третий – если слева от арки. Первой моей работой в масле был именно этот дворик. Я хорошо помню, как получила самые низкие баллы в классе за ту картину, а потом долго ревела в своей комнате. Позже один из учителей объяснил мне, что она казалась голой, незавершенной. Ни единой души, Анна! Отсутствие сюжета – вот, что отличает хорошую картину от ширпотреба. Нарисуй я хотя бы одного человека или кота, оставшегося под дождем, или чей‑то зонт – и оценка бы стала другой. Теперь эта мазня так и стоит в моей комнате краской к стене, как символ моего провала.

Ай, мне так не хочется говорить о грустном, ведь я уже подошла к родному подъезду. Подношу брелок к домофону и тяну дверь после щелчка. Внутри светло и пахнет спокойствием. Бело‑голубые стены, «альбиселесте» говорят испанцы. Ждать лифт слишком лень и я решаю подняться по лестнице. 20 ступенек наверх, еще 20, еще… Смотрю под ноги и сталкиваюсь с кем‑то. Этот кто‑то – высокий парень, примерно мой ровесник. Голубые глаза и короткие волосы. Он извиняется с улыбкой и на его лице появляются ямочки.

– Прости, задумался.

– Ничего, – я опускаю глаза вниз. В школе искусств меня научили общаться с красками, а не с людьми. Не с мальчиками. Переминаюсь с ноги на ногу. Незнакомый сосед дорогу уступать не собирается. И смотрит так, как будто запоминает меня – каждый жест, каждую черточку. Знаете, как художник. Я тоже так делаю перед тем как начать портрет. Ощущение такое, будто бы меня обволакивают теплой глиной. Немного приятно, немного противно, немного липко. Потоптавшись пару минут на одном месте все‑таки решаю пройти боком.

– Эй, меня зовут… – а имени я уже не слышу, потому что дверь за моей спиной успевает захлопнуться. Вот я и дома. Светлый коридор, на стенах картины. Не только мои, но и просто чужие рисунки. Разноцветные двери – я сама их расписывала светлыми пастельными красками. И запах – борщ и пирог с курицей. Знаете, в Парижских булочных витают самые разнообразные ароматы выпечки, но до маминой еды ни один круассан не дотягивает, ибо мама – это Повелитель кухни. И даже если бы мама умела готовить только бутерброды, они все равно были бы самыми вкусными на свете. Мама – это добро.

Она выходит в коридор и останавливается в метре от меня. Дает мне время насмотреться на нее, запомнить ее в этот самый момент. Это своего рода наш ритуал. Каждый день я звонила маме после занятий в школе по Скайпу и сначала просто смотрела на нее внимательно, чтобы потом нарисовать по памяти. Невысокий рост, волосы тициановского цвета и зеленые глаза. Я, к сожалению, внешне на маму совсем не похожа – серые глаза и пшеничные волосы. Помимо нескольких больших портретов в масле, у меня есть целый отдельный альбом с мамиными портретами. На этих рисунках можно даже проследить как она изменилась внешне за несколько лет. То, что недоступно фотокамере можно запечатлеть в обычных красках. Немного постояв, молча подхожу и обнимаю ее.

– Мам… – с облегчением выдыхаю, как будто все это время я была напряжена и вот, дома, это воздушный шарик внутри меня наконец‑то лопнул.

– Моя маленькая девочка опять подросла, – неправда, с 11 лет мой рост остановился на 165 сантиметрах и вытягиваться не собирается. Но я не собираюсь спорить с мамой, это – несправедливо. Мама – это добро, твой первый и самый лучший друг, тепло, опора и поддержка. Никто и никогда не будет любить тебя так как мама, никто не будет верить в тебя как мама. Мама примет тебя любой, со всеми твоими ошибками, косяками и тараканами. Мама будет ждать тебя в 10, 20, 30, 40 и даже 70 лет. Мама – это самое большое богатство на Земле.

Скромно улыбнувшись тащу единственный чемодан в свою комнату. Единственный – потому что все свои вещи я отправила домой еще месяц назад, и последние четыре недели ходила в старых джинсах и серой футболке. Все место в этом чемодане занимают, конечно же, кисти и краски. Мой самый ценный груз, в прямом и переносном смысле. Современные художники могут позволить себе выбрать кисти не только по подходящей цене, но и удобные для своих рук. Со временем настолько привыкаешь к своей удобной кисточке, что сложно сменить ее на новую.

Окно в моей комнате выходит на южную сторону и рисунки на стенах слегка меняются вместе с позицией солнца. Я придумала этот дизайн сразу после того, как сдала вступительный экзамен в Парижскую школу – цветы нарисованы так, что кажется будто они распускаются в течение дня. Я вообще привыкла так жить – что‑то рисовать, чертить, украшать. Папа иногда говорит, что мы переедем только после того, как я стану известным художником и нашу квартиру можно будет назвать моим авторским проектом. Улыбаюсь – всегда приятно посмотреть на хорошую работу, особенно если эта работа твоя собственная.

Открываю чемодан и начинаю расставлять свои штучки по их новым законным местам. За этим занятием меня застает мама.

 

– Ты можешь хоть на один день отвлечься от своих кисточек? – в голосе мамы ни намека на ехидство, одно лишь материнское желание развеять своего ребенка. Я улыбаюсь и тянусь за альбом, чтобы сделать в нем пару набросков. Мама не молодеет и от ее глаз уже начинают разбегаться едва заметные морщинки. Я не могу остановить естественный ход времени, но в моих силах дать ему бой, который будет запечатлен в штрихах и линиях. Линия за линией и дело сделано, несколько лет во Франции сделали из меня настоящего профессионала, способного завершить работу в кратчайшие сроки. Вот только талант не соизмерим с профессионализмом и теперь я буду оттачивать не только свою руку, но и свою душу в столице дождей и тумана. Надеюсь, серые лондонские пейзажи не помешают мне искать свое вдохновение. Я откладываю альбом и мама ведет меня на кухню, в собственное кулинарное королевство, откармливать мою европейскую аристократическую худобу.