Яга

– Только невесту с женихом не трогай. – Чернобог почесал кадык и пояснил: – Преслава нужна мне, а Желана я ведьме пообещал. Так что придется постараться их не зацепить – прояви уж смекалку, великий бог!

– Договор! – громыхнуло поднебесье.

– Договор! – ответил Чернобог, довольно потер ладони и хохотнул. – Вот теперь действительно все зависит от ведьмы!

***

Ягодка приблизилась вплотную к торжеству. Она стояла в толпе зевак и рассматривала красный сарафан невесты с большого расстояния – конечно же, ей никто не уступит своего места за свадебными столами, где восседали в основном бородатые мужчины и редкие знатные женщины поселения. Да и не нужно ей этого. Она знала, зачем сюда пришла, и ее время еще не настало. Молодой ведьме щемило душу от радости, что ее никто не замечает.

И вдруг она увидела медведя!

Косолапого обитателя дикой чащобы вели на веревке двое потешников. Они гудели в жалейки и подергивали за толстую веревку одетое в косоворотку пьяное животное. Он покорно припрыгивал за ними и смешил простой народ нелепыми поклонами. Видимо медведя нарочно опоили медовухой.

Ягода ахнула от такого удивительного везения.

– Вот он, мой верный помощник, – прошептала она и, сомкнув уста в тонкую нитку, с презрением наблюдала, как скоморохи с намалеванными свёклой щеками унижали хозяина славянских лесов.

– Потерпи, милый, – крикнула ведьма.

Никто не обратил внимания на выкрик девушки. Смеялось и кричало много народа – праздник! Но медведь встал, как вкопанный и рыкнул в ответ. Ягода улыбнулась. Услышал! Услышал!

Сердце стучало в груди, ведунью бросило в пот, ведь она решилась на самое страшное. Но постепенно Ягода взяла себя в руки. Обратного пути не было, и она это отчетливо понимала. Она лучше умрет, чем не выполнит поручение Чернобога.

***

Преслава смиренно опустила глаза долу. Свадьба гуляла и шумела. Невесту смущали жаркие взгляды княжеского посадника. Эти его откровенные, бесстыжие взгляды жгли огнем. Невеста застыла как каменное изваяние, боясь пошевелить даже мизинчиком. О том, чтобы попробовать пряник или попить воды, не могло быть и речи.

К тому времени Желан уже опрокинул три чарки медовухи и, от этого Преславе становилось еще страшнее.

Гости гудели, хохотали – бородатые мужики хлопали друг друга широченными ладонями по натруженным спинам. Все были пьяны и веселы. Грубо сколоченные столы ломились от угощений. Изысков не было, но дичи, рыбы, каш и хлебов хватало. Женщины тянули тоскливую песню. Получалось у них не очень красиво и вразнобой, и вдруг раздался зычный голос кузница Радима:

– Спой, Преслава! – Все песни сразу затихли, смолкла свадьба. – Спой, певунья для своего молодого мужа – моего сына!

Радим с гордостью посмотрел на Желана и, обернувшись к народу, крикнул:

– Видали? Все знают моего сына! Силен, сноровист, лучший кузнец! Все об этом знают!

Жених от таких слов приосанился, выпячивая грудь колесом, зыркнул глазами на свою невесту, мол, слыхала, о чем тятя говорит! То‑то же!

Скромница Преслава молчала.

Чья‑то нетвердая рука наливала пьяную пенистую медовуху в чарку шатающегося Радима. Хмельной напиток расплескался через край. Липкая жидкость попала за шиворот и спины ближайших мужиков. Те вскинулись, незлобиво закричали, дружки жениха заржали, как дикие кони.

– Тихо! – голос Радима перекрыл шум вновь заголосившей свадьбы. – Пой, Преслава! Пой!

Невеста робко покачала головой – она не хотела петь – боялась этих пьяных бородачей, а более всего – своего будущего свекра и, конечно же, Желана, своего суженного.

– Пой! – угрожающе заклокотал Радим.

И Преслава сдалась – начала, как всегда, робко и тихо, но с каждой новой строкой голос ее крепчал, и уже скоро ни одна живая душа не могла оторваться от чистого девичьего напева о ярком солнышке, о любви птахи к небу, о переживаниях красной девицы на выданье.

– Прощайте родненькие тятя и мама, прощайте милые сестры! Ухожу в чужой дом, в чужой род! – пронзительно пела она.

Гости завороженно вслушивались в заунывный тягучий плач. Все боялись вспугнуть сотканный юной невестой прекрасный и трагический образ пойманной в силки птицы. От хрустального, удивительной красоты голоса даже у суровых крестьян подкатывал к горлу ком, бабы плакали, вытирая цветастыми платками слезы, сердобольные девки подвывали.

Преслава выдохнула и с последним ее напевом на свадьбу обрушилась гробовая тишина. Все потрясенно молчали – даже подвыпивших мужчин проняло, но скоро зашевелились, заохали, завздыхали.

– Чай не на поминках! – крикнул Радим и бросил хмурый взгляд на сына.

А гордый Желан с поджатыми уголками губ в полуулыбке, в полуоскале снисходительно взирал на гостей и родичей:

– Видывали? Какую я себе в жены певунью‑молодуху добыл? Сокровище!

Свадьба вновь загудела.

Радим хоть и был свекром, а не женихом, но чувствовал себя на вершине славы. Хмельной и самодовольный он стоял между двух длинных столов и откровенно радовался своему успеху: сына женил на красавице, серебришко в коше водилось, родичи признавали его главенство, и вот даже посадник приехал. Почет! Великий почет!

Кто‑то сильно и настойчиво дернул его за расшитый петухами рукав праздничной рубахи. Радим нахмурился в усы и медленно повернулся к этому неучтивому к его значимой персоне человеку.

– Кто посмел? – рыкнул он.

– Ты, Радим, отчего распоясался‑то? Кхе‑кхе. Забыл наш с тобой уговор? Посадник за твоим столом скучает, а ты бахвальством упиваешься!

Седой староста Красатинки горячо нашептывал в раскрасневшееся ухо Радима, неприятно брызгая слюной на шипящих звуках:

– Главное! Главное скажи! Не запамятовал, поди что?

Шатающийся Радим наконец‑то нашел в себе силы оттолкнуть от себя назойливого слепня‑старосту.

– Не забыл я!

Радим повернулся к своим сватам и крикнул:

– Налейте мне чарку! Слово молвить буду! – новоиспеченный свекр заметил вскинувшиеся в любопытстве брови молодого посадника и нарочито торжественным голосом возвестил. – Слава новому богу!

Радим не к месту икнул и в полголоса добавил:

– Как там его, бога‑то этого зовут?

Застольные гости заволновались. Сельчане поняли, что Радим хочет подмазаться к посаднику и его людям.