Яма
Четверо держали меня, четверо господина, еще двое наводили на нас пистолеты, а один, очень нарядный, с жемчужной заколкой в галстуке, с бриллиантиновым пробором, стоял перед Аспеном и изящно помахивал рукой. На пальце сверкал перстень.
– Видите? – сказал щеголь на французском. – У меня всё, как часы. Не хуже, чем у вас в Лондоне. По сирене ребята заняли позицию. И отработали в лучшем виде. Вы тоже молодец, что вывели их точно сюда, не заблудились.
– Прывычка, – ответил Аспен с сильным акцентом. – И да, вы своих хорошо отдрессыровали. Браво, ребята. Так держать! Я вижу, за Париж можно не волноваться.
Никто ему не ответил. Я обратил внимание, что парни, державшие нас с господином, смотрят только на мсье Бриллиантина – как хорошо обученные собаки на хозяина.
– Кто они? – спросил щеголь.
– Выясним.
Нас обшарили. Аспен с любопытством повертел в руках «герсталь». Мой нунтяку, пожав плечами, швырнул на пол. «Браунингом» тоже не заинтересовался.
Мне ужасно не понравилось, что эти двое, Аспен с французом, так свободно и открыто беседуют. Совершенно не заботятся о том, что мы можем узнать лишнее.
Мое опасение немедленно подтвердилось.
– А что с ними делать? – небрежно показал на нас своим сверкающим пальцем Бриллиантин. – Сразу или сначала хотите допросить?
Аспен насупил лоб, о чем‑то сосредоточенно поразмышлял.
– Заприте обоих, поврозь. Сначала нужно выяснить…
Он не договорил.
Француз повернулся к своим.
– Десять два. Помните инструкцию?
Мне сзади на голову натянули матерчатый мешок, вывернули руки, защелкнули наручники, толкнули в спину.
– Маса, – услышал я голос господина. – Иси!
Совет был подан вовремя, а то я уже хотел драться ногами. Слово «иси» господин употреблял всякий раз, когда я мог совершить необдуманный поступок, продиктованный горячим чувством. В те годы я иногда бывал несдержан и совершал промахи. Господин учил меня, что во всякой чрезвычайной ситуации есть три типа поведения: «огонь», «вода» и «камень». Первый означает лобовую атаку, второй[1] – отступление или обходной маневр, третий – недвижность. Главное не ошибиться с выбором.
Поведение «огонь» со скованными руками и мешком на голове, да против нескольких хорошо обученных противников было бы безрассудством. Ну сшиб бы я ударами ног одного или двоих, а дальше что? Отступать и маневрировать в замкнутом пространстве тоже было некуда. Оставалось только превратиться в камень.
Я дал протащить себя по коридору, получил пинок, споткнулся о порог и чуть не упал. Сзади захлопнулась дверь. Где‑то неподалеку еще одна – туда несомненно заперли господина.
Прежде всего я нащупал животом ручку на двери, присел, зацепил край мешка и стянул его с головы. Потом осмотрел дверь. Крепкая, но не металлическая, а деревянная. Если бы господин не сказал «камень», я такую запросто вышиб бы.
Оглядел свою темницу. Вообще‑то она была не темная, а вполне светлая. Под потолком в углах горели электрические лампы – так называемые «свечи Яблочкова». Я очень гордился любыми достижениями России, поэтому всегда обращал внимание, какие где используют лампочки – американские Эдисона или наши.
Больше ничего приятного или утешительного в комнате я не увидел. Это было какое‑то рабочее помещение, используемое строителями метрополитена. На столе лежали чертежи и графики, стены были обклеены всякими скучными объявлениями. Чтобы успокоиться, я все их одно за другим прочитал. И указ Парижского муниципалитета от 30 марта 1898 года о начале строительства «метрополитеновой железной дороги», и подряд, выданный «Companie de Chemins de Fer» на произведение землеройных работ, и приказ главного инженера Ф. Бьенвеню о стандартизации платформ, и мандат компании «Gnom GMBH» на рекрутирование и обучение строительных бригад, и прочую подобную чепуху.
Чтение всегда действует на меня умиротворяюще, даже усыпляюще. Я стал прикидывать, где бы мне полежать камнем, пока не наступит момент обратиться в огонь. Русская пословица гласит, что утро умнее вечера, и это очень хороший совет. Тем более что умнее такого паршивого вечера быть нетрудно.
[1] Камень (яп.).
