Забытый аромат
Верстовский задумался, а Серафима исподтишка разглядывала его. Сейчас расскажет что‑нибудь интересное. Вот уже и лицо разгладилось, помолодело даже. Глаза прямо огнем горят! Значит, потянуло на поговорить. А все потому, что любит он свое дело парфюмерное.
И, кажется, ей очень повезло, что такой человек появился в ее дурацкой жизни.
Когда они напились чаю и до последней крошечки съели кулебяку, Верстовский снова вернулся к любимой теме.
– Представь, Серафима, для производства одного литра розового масла требуется пять тонн цветов. Собирают их на рассвете, чтобы солнце не убило запах. Поэтому натуральное розовое масло очень дорогое. А аналогов до сих пор не придумано.
Он улыбнулся.
– А знаешь, какое цветочное масло мое любимое? Ириса. Из тонны сырья получается примерно килограмм. Оно сочетает цветочную и древесную ноты. Боже! Какой это запах! Самый совершенный аромат природы! Он всегда обострял мою интуицию.
– А почему вы ушли из парфюмеров?
– Да никуда я не ушел. Просто поменял… направление деятельности. Стал технологом.
– Но вы же были «носом»!
– Был да сплыл.
– Почему?
– Что ты прицепилась! По кочану!
– Фу, как невежливо!
– С тобой поведешься, еще и не тому научишься! Ты, Серафима, вообще ужасная грубиянка!
Он надеялся, что девчонка начнет спорить, но на этот раз она не дала себя сбить, как она любила говорить, «с панталыку».
– Вы у меня все время выпытываете, а про себя ничего не рассказываете.
– Я не выпытываю, а расспрашиваю, потому что мне небезразлична твоя судьба.
– Так и мне ваша не до фонаря!
Верстовский вздохнул. Именно сегодня не хочется ни о чем рассказывать. Особенно об ЭТОМ. Но ведь настырная девица теперь не отвяжется.
– Я работал в знаменитом Фрагонаре.
– Вы же говорили, что в Грассе.
– Бестолочь! Грасс – это городок. А в нем – знаменитый парфюмерный дом. Когда‑нибудь ты побываешь в музее «Фрагонар» в Грассе или в самом Париже. Это просто гимн великой парфюмерии! Можно даже сказать – величественной! А ароматы! Чувственная «Красавица ночи», экзотичный «Остров любви», воздушная «Цветущая вишня», эксцентричный «Концерн»! Каждое творение бренда поистине уникально! Мечтательная «Нежность»! Контрастный «Капуцин»! Шедевры искусства!
– Вы же говорили – «производственный процесс».
– Да что ты понимаешь, колхозная нимфа! Там создаются композиции, проникающие в душу! И каждый аромат – успех!
– Вы имели к этому отношение?
– Отношение? Да я был лучшим «носом» почти восемь лет!
Серафима открыла рот, чтобы расспросить поподробнее, но Верстовский вдруг захлопнулся, как ракушка. Лицо стало непроницаемым.
Что это с ним? Почему вдруг так изменился? Наверное, что‑то произошло в этом самом Фрагонаре, и, должно быть, не очень хорошее. Иначе он бы до сих пор там работал, а не торчал в поселке где‑то сбоку Ленинградской области.
Что же такое могло случиться?
Целый вечер она строила версии, одна страшнее другой, но так ни к чему и не пришла.
«Видно, рано еще», – подумала она и решила ждать.
Промежуточная аттестация
За год, который Серафима провела в качестве ученицы чародея, она так поднаторела в многотрудном и славном парфюмерном деле, что дело дошло до экзаменов. Так сказать, промежуточной аттестации.
Верстовский требовал, чтобы она разложила состав аромата за очень короткое время. Духи специально подбирал сложные, чтобы помучить самоуверенную ученицу и утереть ей нос. Иногда так и случалось. Она легко слышала верхнюю и сердечную ноты, а вот до шлейфа дело доходило не всегда. Слишком много наслоений было в аромате.
Верстовский обзывал ее коротконосой тупицей и снова отправлял учиться. Серафима не сопротивлялась. Ей уже нравилось. Кроме того, как подозревал Константин Геннадьевич, сидя в лаборатории, она не сколько училась, сколько косила от работы в саду и теплице.
«Только бы эта нахалка не обленилась окончательно», – сокрушался Верстовский, боясь, что скоро ему самому придется полоть и поливать.
Однако делать было нечего. Он ведь и сам получал от своих педагогических опытов удовольствие. Все большее, надо признаться.
– Смотри, Серафима. В этой мензурке аромат, созданный Оливером Креспом для Дольче‑Габбана. Он имеет четырнадцать наград. Кроме того, представлен в Музее искусств и дизайна в Нью‑Йорке как один из самых значимых ароматов столетия.
– Название не скажете?
– Разумеется, нет! Никаких подсказок! Это будет твоей наградой, если сработаешь на пятерку.
– Уф!
– Что? Боишься?
– Еще чего!
