Забытый аромат
Где‑то далеко заиграла музыка. Такую всегда заказывают в ресторанах ближе к полуночи. Люди уже наелись и напились, поэтому дрыгаться ни у кого нету сил. Вот и включают медляк, чтобы можно было качаться на танцполе, держась друг за друга.
Музыка была приятная. Серафима заслушалась и незаметно для себя заснула.
Странно, но ни отчим с пудовыми кулаками, ни Денис с гадкой ухмылкой ей не снились.
Наверное, голова решила, что хозяйке пора отдохнуть.
Она спокойно спала почти до утра.
А проснуться выпало по‑звериному.
Через кусты к ее лавочке кто‑то пробирался. Осторожно, таясь и стараясь не шуметь.
Серафима замерла, прислушиваясь, а затем резко вскочила и повернулась к непрошеному гостю. Ну давай, сволочь!
В редеющем утреннем полумраке на нее смотрела большая собака. Серафима в породах разбиралась не очень, но лабрадора узнала легко – часто видела в кино. Там такие у богатых хозяев живут. Эта что, потерялась?
Серафима пригляделась, но ошейника не увидела. Наверное, помесь. Папаша благородных кровей, а мамка – дворняжка, вот собака и бомжует по паркам.
Пока она размышляла о судьбе собаки, та, не торопясь, вышла из кустов, подошла и уселась возле скамьи.
Людей не боится. Не рычит. Не скалится. Красивая. Цвета кофе с молоком. Или шоколада молочного. И на вид ухоженная.
– Ты откуда взялась, псина?
Псина повернула голову и посмотрела Серафиме прямо в сердце.
– Потерялась? Или бросили?
Собака вздохнула и потянула носом в ее сторону.
– Ты вроде меня, что ли? И дом есть, и родные вроде тоже, а приходится по кустам шариться.
Собака слушала, наклонив голову, а потом подошла и прижалась к ноге теплым боком.
– Ишь ты…
Серафима почесала собаку за ухом, погладила мягкую шерсть. Пес точно домашний. Бродячие воняют, а этого недавно мыли с шампунем.
– Не похожа ты на бездомную.
Собака глянула снизу вверх, словно спросила: «А ты похожа?»
Серафима хмыкнула. Если пока и не похожа, то это ненадолго. Еще пару ночей в парке, и можно будет смело записываться в бомжихи.
Если только она не придумает, как выбраться из этого тупика.
Серафима сделала пару кругов вокруг скамейки, разминая ноги. Собака немного походила за ней, потом сунула нос в кусты и выволокла оттуда что‑то, цепляющееся за ветки.
– Чего ты там тянешь? Фу! Брось! Падаль какая‑нибудь! Собака ты противная!
Не слушая вопли, собака притащила к ее ногам какой‑то обрывок.
Серафима нагнулась и посмотрела внимательнее. Потом подняла порванный ошейник и прочла надпись, накарябанную на металлической пластинке:
– Фридрих Барбаросса. Это ты, что ли?
Она с сомнением посмотрела на собаку.
– За что же, честного пса назвали таким именем? Кто хоть он такой, этот Барбоса?
Собака сделала скучную морду.
– Во всяком случае, ясно, что ты мальчик. Буду звать тебя Барбосом. Согласен?
Пес подумал и гавкнул.
– Ну, значит, так, Барбос. Пошли искать пропитание. Только сначала сбегаю в кустики пописать. Посторожишь?
Серафима огляделась и, не обнаружив свидетелей, полезла в кусты.
Барбос тоже посмотрел по сторонам и улегся неподалеку. Стеречь.
В деревне, где она родилась, у всех была одна фамилия – Сидоровы. Отличиться можно было только именем. Мать с отцом долго думали, как назвать девчонку. Все хорошие имена были разобраны. Татьяны, Светланы и Ольги встречались на каждом шагу, были Ксении, Оксаны и Катерины с Настасьями. Случались экзотические, вроде Лады или Миланы. Анжелой называть не хотел отец – ему казалось, что имя «какое‑то проститутское», а Людмилу не жаловала мать. В детстве ее заставляли пасти корову Людку, а та была бодучей и вредной.
Как они сошлись на Серафиме, одному Богу известно, наверное, от отчаяния, но зато такое имя было только у нее. Редкое, зато красивое.
Когда она окончила третий класс, семья переехала поближе к Петербургу, практически в пригород. Там, в новой большой школе, девочка узнала, что она деревенская дебилка и звать ее теперь будут Сидорова коза. До скончания веков.
Так и повелось. Сначала Сима отчаянно дралась с каждым, кто ее обзывал, но довольно быстро поняла бесперспективность своих порывов. Их было много, а она одна‑одинешенька. Тогда девчонка нашла другой путь: стала придумывать злые прозвища в ответ. Видимо, получалось у нее неплохо – число желающих поквитаться с ней за «обзывалки» резко выросло. Длилось это все шесть лет до окончания девятого класса с переменным успехом. Сима росла девочкой крепкой, и не каждый одноклассник мог выйти против нее один на один. Наваливаться кучей злыдни тоже не решались. Сидоровский папаша работал в местном отделении полиции и за дочку с легкостью повырывал бы пацанам руки‑ноги. Так что стычки были мелкими, зато регулярными.
Так она и просидела в окопе до самого выпускного. В десятый класс не пошла. Хватит, настрадалась! Подала документы в колледж на флориста. А что? С цветами и вообще с зеленухой разной возиться умела, любила составлять букеты и всякое такое.
А еще, как говорила мамка, была «нюхачкой». Точнее сказать родительница не могла, но в переводе это значило, что Симка с ходу могла определить, какому цветку принадлежит запах. С этими запахами вообще была беда! Еще ребенком, чуть что не так пахнет, начинала фукать и нос воротить. Мать сначала злилась, что девчонка растет такой привередой, а потом смекнула, как редкую особенность можно использовать в мирных целях, и стала звать дочь, когда надо было выяснить, не прокисло ли молоко и свежее ли мясо привезли на продажу местные фермеры. Разузнав, в чем дело, за помощью стали приходить соседи. То колбасу понюхать, то пластмассовую игрушку (не от нее ли у ребенка началась аллергия).
Во время учебы Симкин талант развился. Не то чтобы расцвел, а все же пригодился. Составляя букеты, она подбирала цветы по аромату. Ну, чтобы, дополняя друг друга, запахи усиливали общее благоухание, так она объясняла. Результатом стал бонус от колледжа: директор рекомендовала Серафиму в лучший цветочный магазин района. Туда, правда, девчонку не взяли – рабочие места оказались заняты родственниками хозяйки, – но было приятно.
На работу по специальности она все же устроилась. Пробилась, так сказать. Недаром мать с детства считала ее «профурсеткой», подразумевая способность добиваться своего и не подозревая об истинном значении этого слова.
